Борис Беленький●●«Враг народа». Мои воспоминания●Глава 2. В Петрограде
| ← | Книга: «Враг народа». Мои воспоминания Характер материала: Мемуары Беленький, Борис |
→ |
| Дата создания: Могилев, 1967 г., опубл.: 2013 г.. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений |
Плотным парнем в кургузой куртке с плетёной корзинкой в руках и с паспортом на красном бланке (как у не отбывшего ещё воинскую повинность) за пазухой — таким встретил меня Петроград в марте 1917 года. Брата я отыскал на Васильевском острове. От мастера, у которого он был в учении, брат ушёл и работал рабочим на табачной фабрике «Лаферм».
Жил он в углу в одной из квартир «Васиного Дворца» (Васильевский остров, 6 линия, дом № 39). Это был большой с тёмным двором дом, заселённый многими угловыми жильцами — рабочими военных заводов. Дом назывался «Васиным Дворцом» в отличие от Васиной деревни, которая того же владельца находилась на Васильевском острове в гавани. Жильё брата было убогое. В небольшой комнате на полу по углам были расположены постели жильцов. Было их человек 8, и все здоровые мужики из Псковской губернии, как их называли, «скобари», работавшие на недалеко находившемся Трубочном заводе и пользовавшиеся бронёй от военной службы. Именно это последнее обстоятельство и привело их из Псковских деревень в Петроград. Требования к жизни у этих мужиков были весьма ограничены. Питались они обычно всухомятку деревенскими харчами и запивали чаем, благо, кипяток отпускался трактиром не ограничено за гроши. Среди них жил и мой брат.
Заработки его на «Лаферме», видимо, были скудные. В первый же вечер я увидел, что, придя с работы, он вытряхивал из-за пазухи пачки папирос. Они были туго уложены поясом под одеждой и вынесены с фабрики, конечно, воровски. Это были по тому времени дорогие папиросы: «Зефир», № 6 и др. Часть папирос продавалась по пониженным ценам, а остальные раскуривались им самим. В целом, я понял, что находиться у брата не могу и надо себя скорее определить на работу.
Должен здесь отступить и сказать, что после Могилёва Петроград не произвёл на меня того ошеломляющего впечатления, какое часто изображают впервые прибывшие из провинции. Помню, выйдя из Царскосельского вокзала (ныне Витебский), я несколько задержал взгляд на огромный собор, выкрашенный в сине-голубой цвет (ныне он снесён), но недолго смотрел на него, словно это давно виденное мною здание.
Затем, включившись в число пассажиров трамвая, я очень скоро растворился среди жителей города, ничему не удивляясь. Определится на работу мне удалось весьма быстро. В апреле 1917 г. я был уже рабочим — упаковщиком «экспедиции произведений печати М. Г. Воронова» (Невский проспект 88 — 3-й двор). Ежедневно упакованные тюки газет, журналов, а иногда и книг, со всех вокзалов Петрограда мы отправляли в разные города Страны. Надо иметь в виду, что это был 1917 год. Газет и других периодических изданий появилось много, и чтобы на станции ж-д отправления обходились безболезненно в экспедиции, «работал» один из ответственных жел. дор. движенцев. Его «работа» заключалась в нечинении препятствий и в получении зарплаты. Вечерами я стал заниматься на общеобразовательных курсах (Багинского, угол Невского проспекта и Лиговской улицы), намереваясь освоить курс реального училища и имея в мечтах поступить в ВУЗ. Жил я тогда в проходной комнатушке (Невский пр. 125, кв. 6), всё свободное время стремился отдать книге, но не всегда это удавалось.
Лето 1917 г. было сумбурное и голодное. Немало усилий и времени приходилось отдавать поискам пищи. И, несмотря на это, немало бродил я по собраниям, митингам. Впрочем, их было немало прямо на улице — у памятника Александру ІІІ напротив бывшего Николаевского (ныне Московского) вокзала, у памятника Екатерине ІІ в сквере на Невском и т. д. Улица и воздух Петрограда тогда учили и развивали лучше и быстрее всяких книг, и очень скоро я начал понимать политику и борьбу партий, политику правительства Керенского и др.
В августе 1917 г. я переселился на Пушкинскую улицу д. № 5 (дом графа Шувалова). Со мной поселился младший брат, который оставил работу на табачной фабрике. В городе голод с каждым днём усиливался, и мы с трудом находили какую-нибудь пищу. Обычно я обедал в столовой «Лиги равноправия женщин» (Невский проспект 108, 2й этаж), но столовая эта осенью 1917 года закрылась. Мы обнаружили общественную бесплатную столовую на Лиговке 61. Обслуга в этой столовой была из дам-патронесс. Говорили, что столовая содержится за счёт благотворительных пожертвований городской еврейской общины. К сожалению, эта столовая работала не каждый день. Хлебный же паёк, кажется 0,5 фунта в день, не мог насытить нас, и весной 1918 года брат, покинув Петроград, уехал в Могилёв. Очень недолго брат служил в отряде Красной Гвардии в Могилёве, а затем уехал в Одессу, где одна из сестёр работала на фабрике. Я же оставался в Петрограде работать и учиться.
Вскоре после Октябрьской революции «Экспедиция произведений печати» М. Г. Воронова прекратила своё существование. Всё дело снабжения городов страны периодической печатью перешло в руки государственного издательства. Надо было мне искать другую работу. Тут мне помогла одна из студенток, работавшая в экспедиции. Помню, что её звали Роза Владимировна. После закрытия экспедиции она стала работать в Василеостровском Районном Совете Рабочих и солдатских депутатов. Она порекомендовала меня в райсовет. Я был принят в оперативную группу Василеостровской следственной комиссии. С этого началась моя работа в органах молодой Советской республики и о ней я расскажу позже.
Хочу здесь остановиться на некоторых событиях 1917 года, очевидцем которых я был или слышал о них от свидетелей. Как я уже писал, в Петроград я прибыл в марте 1917 года. Следовательно, участником или очевидцем Февральской революции в Петрограде я не был, но по свежим следам, со слов участников и очевидцев из разных слоёв населения я составил себе ясное представление о событиях, как они развертывались и привели к революции. И, к сожалению, должен сказать, что часто встречаемая в литературе версия искажает истину.
С кем бы мне не приходилось говорить, все твердили одно: «Февральскую революцию в Петрограде сделали бабы». Как это происходило? К началу 1917 года промышленность страны была частью разрушена, а большей частью работала на войну. Сельское хозяйство пришло в упадок, деревни обезлюдили, на транспорте разруха, и подвоз продовольствия в Петроград сократился, а может и нечего было подвозить. Владельцы булочных и пекарен стали зажимать бывшие у них запасы муки. Выпекут небольшое количество хлеба, быстро его распродадут, а огромные хвосты людей, всю ночь в стужу торчавших в очередях, уходят с пустыми руками. В основном, хвосты у булочных были из женщин. И когда чаша терпения переполнилась, женщины из рабочих районов (Васильевского острова, Выборгской стороны и др.) двинулись на Невский проспект. Говорят, что первоначально у них даже знамён не было. Кумач с надписью «Хлеба!» появился позже. Толпы женщин достигли бывшей Знаменской площади (ныне площадь Восстания) у бывшего Николаевского вокзала. По дороге они обросли и немногими мужчинами и вообще зеваками. Когда на площади вмешалась полиция, угрожая оружием, предложила разойтись, в защиту женщин выступили бродившие здесь неорганизованные солдаты Волынского полка. На выстрел полицейского один из солдат-волынцев, (по памяти, фамилия его кажется Кирпичников) выстрелом убил полицейского пристава. Это положило начало столкновению. Волынцев поддержали другие солдаты, бывшие там (на Знаменской площади вокруг ограды памятника Александру ІІІ всегда бродили группы солдат), а там и перекинулось в казармы других полков и приняло характер вооружённого сопротивления полиции по всему городу.
Власти не на кого было опереться. Даже полиция во многих местах сложила оружие. Восставшие подожгли здание окружного суда на Литейном проспекте (угол Шпалерной улицы). Громили полицейские участки, подожгли участок полиции на Старо-Невском проспекте против Суворовского проспекта, освобождали арестованных и днём и ночью, в течение нескольких дней шла разнузданная расправа со всяким сопротивлением. Таким образом, первоначально, выступление женщин с требованием «хлеба» было стихийным. Только, когда женщины были поддержаны солдатами и выступления переросли в восстание, включились рабочие петроградских заводов. Но и тогда организованного выступления или руководящего начала в выступлении не было. По крайней мере, до обнародования манифестов об отречении от престола, сначала Николая ІІ, а затем брата его Михаила и победы революции, всё шло стихийно. И только в первые дни марта 1917 г. начало проясняться: появились комитеты, комиссии, Советы и пр. экспромтом созданные революционные организации. В это время никакого большевистского руководства ещё и в помине не было, и встречающиеся во многих изданиях изложение, что большевики делали Февральскую революцию, не соответствует истине. Ещё раз повторюсь: «Февральскую революцию сделали Петроградские женщины и выступление их было стихийным».
По мере укрепления победившей революции, наряду с другими партиями (а их в те дни было много) начали работать и большевики. И особенно усилили работу, притом целеустремлённо, с апреля 1917 г. после приезда в Россию В. И. Ленина. Если Февральская революция была стихийной, то этого нельзя сказать об Октябрьской революции. Она проходила под организованным руководством и направлялась партией большевиков. Хотя ко времени Октябрьской революции я успел за 1917 г. во многом развиться, всё же я был далёк от всяких партий. Мои воспоминания об Октябрьской революции, это воспоминания человека со стороны.
Я помню вечер 25 октября1917 года (по старому стилю). Пообедав в столовой, я отправился домой (ул. Пушкина, 5). Был сильный ветер. Он гнал вдоль по Невскому обрывки объявлений, афиш и программ, т.д. У ворот дома мне встретился знакомый по дому парень (фамилии его не помню), который предложил вместе направиться к Зимнему дворцу. «Там, — говорит — можно револьвер добыть или другое оружие». Я поднялся в квартиру за братом, и втроём мы направились к Зимнему дворцу. Уже вечерело. Мы добрались до Мойки. Дальше пройти было невозможно. Улица была запружена юнкерами, и никого не пропускали. Ни с чем мы вернулись домой.
Через несколько дней этот парень (он был старше меня года на 2-3) дал мне револьвер «Наган» и полицейскую шашку. Это оружие через несколько дней мы сдали по приказу в милицию. Кто был по партийной принадлежности этот парень, не знаю. Тогда я этим не интересовался. Но теперь, по прошествии многих лет, я думаю, что он был коммунист. Так, во время выборов (должно быть в Учредительное Собрание) он в доме усиленно агитировал за большевиков (кажется список № 6). По усиленным нападкам в буржуазной печати («Биржевые ведомости») на большевиков, по разговорам обывателей чувствовалось, что партия большевиков ведёт усиленную работу. Иногда удавалось мне читать выступления большевиков против правительства Керенского и довольно часто их выступления слушать на уличных митингах. И теперь на вопрос о том, кто руководил в русской революции, я могу сказать, что Октябрьская революция подготовлена и проведена Коммунистической партией.
Со времени Октябрьской революции внешне жизнь быстро вошла в нормальную колею. Появились районные и городские советы, где заправляли одни большевики. В городе было спокойно. Но снабжение населения продовольствием резко ухудшилось, и я это сильно чувствовал на себе. В Василеостровской следственной комиссии лишь некоторое время работала столовая, которая вскоре закрылась. Хлеба не хватало, и я стал ощущать голод. Работал я в оперативной группе. По тому аппарату, какой был в следственной комиссии, она не могла вести серьёзную борьбу с уголовным элементом. Легко раскрываемые преступления после довольно легковесного следствия направлялись в народный суд. Следователей было два. Это были молодые бывшие царские офицеры. Номинально следственную комиссию возглавлял тов. Рапопорт. Это был старый большевик, видимо, юрист, который одновременно работал в разных организациях и у нас бывал редко. Всей работой Комиссии фактически заправлял секретарь Комиссии тов. Золотарёв — студент, кажется, Технологического института.
Большую работу выполняла Следственная Комиссия по изъятию или взятию на учёт ценностей в брошенных убежавшими к белым на Юг или за границу квартирах. Таких на Васильевском острове было немало. К весне я сильно отощал. Уже бросил занятия на общеобразовательных курсах и с трудом выходил на работу. Перспектив на улучшение с продовольствием не было. Наоборот, день ото дня становилось всё хуже. Многие покидали тогда Петроград, уезжали к родным, знакомым на Украину, в Сибирь — лишь бы была надежда иметь хлеб. В это время, вероятно, в мае 1918 г. я решил поехать в Могилёв.
Собственно, моё решение было уже запоздалым. Уже к поезду я добрался больным с чужой помощью. А в дороге и позже в Могилёве я почувствовал, что голод поверг меня в сильную болезнь.
