Деятельность «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» в СССР в 1920-30-х

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск


Характер материала: Лекция/выступление/публикация
Автор:
Дов Конторер
Из цикла «Сионистское движение в СССР в ранний советский период». Дата создания: февраль 2021, опубл.: февраль 2021. Копирайт: правообладатель запрещает копировать текст без его согласия
Крутой маршрут

Данный материал является дополнением к статье «Всегда готовы!»: сионистское подполье в ранний советский период.

Содержание

Предисловие

Иосиф Коган был главой Бакинского легиона «Ѓа-Шомер ѓа-цаир», его младший брат Исаак принадлежал к числу молодых активистов этой организации. Их судьбы содержат в себе убедительные ответы на основные вопросы, возникшие у читателей в связи с публикацией очерка о сионистском молодежном движении, действовавшем в СССР до начала 30-х годов прошлого века.

Эти вопросы делятся на две группы, и они в чем-то противоположны друг другу. Первую группу составили отклики, авторами которых выражалось удивление в связи с тем, что столь длительная, на протяжении целого десятилетия, нелегальная деятельность «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» вообще оказалась возможной в СССР, даже и с учетом того, что это десятилетие (1922-1932) пришлось на ранний, сравнительно мягкий период советской истории. В откликах второго типа оспаривалась применимость определения «подполье» к практиковавшемуся ШЦ формату работы, многие элементы которого заведомо не могли оставаться тайной для органов политического сыска в Советском Союзе. И хотя мне казалось, что опубликованный очерк содержит в себе ответы на эти вопросы, будет полезно проиллюстрировать их на примере конкретных человеческих судеб.

Иосиф Коган, прошедший через заполярную ссылку и два срока заключения в сталинских лагерях, репатриировался в Израиль в 1974 году. Схожей оказалась судьба его брата Исаака, прибывшего в Израиль годом раньше. Вскоре с обоими встретился Авраам Итай, работавший над книгой по истории «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» в Советском Союзе, и братья Коганы подробно ответили на вопросы исследователя. Аудиозапись и распечатанный текст этого интервью хранятся в Отделе устной документации Института современного еврейства им. Авраама Германа при Еврейском университете в Иерусалиме.

Исаак дополнял ответы своего брата отдельными репликами, но основным собеседником Авраама Итая был Иосиф Коган, и поэтому именно он окажется в центре нашего повествования. В пользу такого решения говорит и то, что с именем Иосифа Когана была связана последняя в довоенный период попытка возобновить деятельность разгромленного сионистского движения в Советском Союзе.

Бакинский старт

Баку не был традиционным центром еврейского расселения, однако с 70-х годов XIX века бурное развитие нефтяных промыслов стало привлекать в этот город евреев из европейской части Российской империи. Родившийся в 1909 году Иосиф Коган считал, что во времена его ранней юности в Баку проживало не менее 30 тысяч евреев, имевших три синагоги и множество общинных учреждений, одним из которых была частная гимназия первой ступени, в которой еврейские дисциплины преподавались на иврите, остальные предметы – на русском языке. Иосиф учился в этой гимназии и со своих двенадцати лет участвовал в работе кружка «Кадима» («Вперед»), созданного движением «Цеирей Цион» («Молодежь Сиона»), одним из руководителей которого в Баку был его отец.

В конце 1920 года, вскоре после окончательного установления в Закавказье советской власти, отец Иосифа подвергся аресту вместе с другими заметными деятелями указанного движения, но этот арест оказался недолгим, «профилактическим». Примерно через месяц арестованных отпустили, и многие из них сумели тогда же выехать в Палестину. Коганы по каким-то причинам остались в Баку. Из воспоминаний Иосифа следует, что его отец находился на свободе в середине 30-х годов, из чего можно заключить, что он отошел от активного участия в сионистской работе.

И все-таки до Кавказа новейшие веяния советской политики докатывались с опозданием. По свидетельству Иосифа Когана, в 1921 году, когда он присоединился к кружку «Кадима», деятельность различных сионистских организаций в Баку все еще велась совершенно свободно, несмотря на недавние аресты. Говоря о ее востребованности, Иосиф отмечал, что значительную часть еврейского населения Баку составляла техническая интеллигенция, в кругах которой сионистские идеи были весьма популярны. Но время не стояло на месте, и в 1922 году еврейская гимназия была закрыта властями.

Иосиф не воспринял это как знак, следуя которому он должен отказаться от своих уже обретенных убеждений. Оставаясь членом упомянутого кружка, он участвовал в популярных тогда общественных дискуссиях, распространял сионистскую литературу, организовывал лекции старших товарищей, сам выступал перед подростками на домашних встречах и в помещении при синагоге. У него завязались дружеские отношения с активистами молодежного движения «Югенд», связанного с Партией сионистов-социалистов (т.н. ЦС), и через них весной 1924 года с ним связался прибывший в Закавказье представитель «Ѓа-Шомер ѓа-цаир».

По прошествии пятидесяти лет Иосиф не мог вспомнить, был ли тот прислан в Баку московским центром ШЦ или ростовским окружным комитетом. Так или иначе, с его прибытием в городе была учреждена ячейка ШЦ, вскоре превратившаяся в Бакинский легион (легионами назывались все региональные структуры этой молодежной организации), просуществовавший до октября 1928 года. Во весь этот период Иосиф Коган оставался главой Бакинского легиона, имея своими ближайшими помощниками Лазаря Брайнина, Хаима Кевиша, Моню Верещака и еще нескольких молодых человек, одним из которых был его младший брат Исаак.

- Мы знакомили наших товарищей с еврейской историей, делая акцент на ее героических аспектах, и с историей сионистского движения, - сообщил Иосиф Коган в беседе с Авраамом Итаем. - Рассказывали о колонизации Палестины, говорили об актуальных задачах, стоящих перед еврейским народом. Только в старшей группе у нас было не меньше 15 человек, а кроме того были многочисленные детские и подростковые группы. Какими мы пользовались материалами? Получали литературу из московского главного штаба «Ѓа-Шомер ѓа-цаир», из Ростова, из Харькова. Это были журналы и всякого рода брошюры. Кроме того, у нас сохранялось большое количество сионистских брошюр, изданных в 1917-1919 годах, когда еще существовала легальная пресса. Были сочинения Даниила Пасманика, сборники статей Жаботинского и Ахад-ѓа-Ама, различные журналы – «Восход», «Возрождение». Была изданная до революции «Еврейская энциклопедия», в которой содержался богатый материал о различных еврейских деятелях. До 1925 года многое было доступно в библиотеке при синагоге. Наконец, многие из нас выросли в сионистских семьях, имевших собственные собрания книг и журналов.

В Бакинском легионе не было собственных традиций скаутской подготовки, но некоторые ее элементы – загородные сборы, многодневные походы с палатками, физические упражнения – стали практиковаться в Баку под влиянием главного штаба ШЦ. Основное внимание уделялось, однако, просветительской деятельности и обсуждению идеологических вопросов.

По свидетельству Иосифа Когана, после разгрома «Цеирей Цион» в 1920 году наибольшим влиянием в местных сионистских кругах пользовалась партия ЦС. Применительно к ситуации в Палестине и в мировом сионистском движении последняя ориентировалась на партию «Ахдут ѓа-Авода» («Единство труда»), созданную Давидом Бен-Гурионом, Ицхаком Бен-Цви, Ицхаком Табенкиным и Берлом Кацнельсоном в 1919 году. В «Ахдут ѓа-Авода» вошли основная часть «Поалей Цион» («Рабочих Сиона») и ряд внепартийных групп сионистско-социалистической ориентации. Позже, уже в 1930 году, она объединилась с партией «Ѓа-Поэль ѓа-цаир» («Молодой рабочий»), главной наследницей «Цеирей Цион» за пределами бывшей Российской империи, и в результате этого объединения возникла Рабочая партия Эрец-Исраэль, она же МАПАЙ, остававшаяся у власти в Израиле до 1977 года.

Политический фон

В местном политическом контексте и ШЦ, и другие сионистские группы, с деятельностью которых Коган был знаком в Закавказье, находили Октябрьский переворот и победу большевиков в гражданской войне закономерным и позитивным развитием русской революции. Все они стояли на платформе признания советской власти, но это признание сопровождалось в их случае требованием – или пожеланием? – ее демократизации. В том, насколько данное требование было наивным, Коган убедился уже в ссылке, встретившись там с другими социалистами (эсерами, меньшевиками и пр.) и с репрессированными лидерами сионистского движения из разных районов СССР. Все они, по его словам, к тому времени значительно поправели.

Интересно отметить, что Иосиф Коган уже в юности познакомился с трудами Каутского, Отто Бауэра и других австрийских марксистов. В русской социал-демократии он считал себя поклонником Мартова. Это не мешало ему, однако, оставаться на платформе признания советской власти. Последняя должна была постараться сама, чтобы привести его к состоянию, в котором он годы спустя произносил слово «советизм» с откровенным презрением.

Как известно, выбор политической стратегии в отношении левого сионизма – да и сионизма вообще - сравнительно долго оставался предметом разногласий в советских верхах, несмотря на известные инвективы Ленина и навеянные ими суждения Сталина в его знаменитой работе «Марксизм и национальный вопрос». Некоторое представление о характере этих разногласий дают фрагменты из служебной переписки Дзержинского с его заместителями, опубликованные в замечательном исследовании Г.В. Костырченко «Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм». Так, 15 марта 1924 года глава ОГПУ писал Менжинскому и Ягоде:

«Программа сионистов нам не опасна, наоборот, считаю [ее] полезной. Я когда-то был ассимилятором (очевидно, сторонником ассимиляции евреев – Д.К.), но это «детская болезнь». Мы должны ассимилировать только самый незначительный % [евреев], хватит. Остальные должны быть сионистами. И мы им в этом не должны мешать, под условием не вмешиваться в политику нашу… Пойти также сионистам навстречу и стараться давать не им должности, а считающим СССР, а не Палестину, своей родиной».

Год спустя Дзержинский, задавшись в записке к Менжинскому вопросом «правильно ли, что мы преследуем сионистов?», давал следующий ответ на него:

«Я думаю, что это политическая ошибка. Еврейские меньшевики, то есть работающие среди еврейства, нам не опасны… Надо пересматривать нашу тактику. Она неправильна».

Еще через два месяца он писал все тому же Менжинскому:

«Ведь мы принципиально могли бы быть друзьями сионистов. Надо этот вопрос изучить и поставить в Политбюро. Сионисты имеют большое влияние в Польше и Америке. Зачем их иметь себе врагами?»

Было бы большой наивностью полагать, будто принципиальный выбор Кремля в пользу антисионистской политики был обусловлен исключительно рвением Евсекции, весь смысл существования которой состоял в искоренении традиционных форм еврейской религиозной жизни и любых независимых направлений еврейской общественной мысли. Евсекция несомненно сыграла в этом процессе гадкую роль, но даже в период своего наибольшего статусного благополучия она не определяла позицию ВКП(б) по обладающим международным значением вопросам, к числу каковых относился выбор стратегии в отношении сионизма. Этот вопрос был решен вопреки рекомендациям Дзержинского, и ОГПУ, «вооруженный отряд партии», следовал на практике указаниям ЦК, а не частным соображениям своего непосредственного руководителя.

Тогда еще «курортная» ссылка

За разгромом ЦС последовал два года спустя разгром ее молодежной организации «Югенд». Как помнят читатели очерка по истории «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» в СССР, репрессиями 1924-1926 годов была затронута также и значительная часть руководства этого движения. Тем не менее, ШЦ смог тогда сохраниться в более или менее организованном виде, и в 1926 году Иосиф Коган был направлен воссозданным главным штабом движения в Харьков, где ему надлежало восстановить работу местного окружного комитета ШЦ. Из Харькова он вернулся в Баку, а затем в начале 1927 года прибыл в Москву, где у него было несколько встреч с членами главного штаба, активистами Московского легиона и прибывшим в столицу представителем движения из Крыма. Впоследствии Коган приезжал в Москву еще один раз.

Осенью 1928 года в Баку побывал Александр Элисон, член главного штаба ШЦ последнего состава. Он был арестован на обратном пути в Москву, и тогда же, в ночь на 25 октября, были арестованы братья Коганы и около тридцати человек из числа бакинских активистов ШЦ и бывших руководителей ЦС, ранее получивших в качестве меры пресечения «минус». Данная мера представляла собой запрет на проживание в основных городах СССР, список которых иногда не включал Баку.

- Нас всех взяли с поличным, с хранившейся у нас нелегальной литературой, поэтому мы все признали свою принадлежность к организации и, согласно установке, действовавшей тогда в «Ѓа-Шомер ѓа-цаир», отказались от дачи показаний и от каких-либо дискуссий со следователями, - рассказывал Иосиф полвека спустя. – Предварительное следствие в подвалах ОГПУ на Большой Морской продолжалось от двух до трех месяцев, и в этот период у нас не было, конечно, ни свиданий, ни передач. По окончании следствия часть наших товарищей, и меня в их числе, отправили в Шемахинскую тюрьму, других – в Баиловскую тюрьму, обе в Баку. В то время, хотя террор был уже сильный по всей стране, тюремный режим еще оставался сравнительно мягким. Мы, целая группа заключенных, проходивших по одному делу, сидели вместе в одной камере. В дальнейшем ничего подобного не было: в тюрьмах соблюдался строгий режим изоляции в отношении однодельцев.

Тех, кто дал подписку об отказе от дальнейшего участия в сионистском движении, отпустили на свободу. По свидетельству Иосифа Когана, освободили и почти всех арестованных в Баку несовершеннолетних, даже не давших подписки, «но в их среду уже были запущены провокаторы, так что впоследствии многие из этих ребят были репрессированы». Оставшихся шестнадцать человек в сентябре 1929 года отправили этапом в Москву, в Бутырскую тюрьму. Коган рассказывал, что в то время в отношении политзаключенных еще действовали определенные привилегии: их содержали отдельно от уголовников, они пользовались правом на дополнительные прогулки и получали чуть лучший, чем остальные, паек.

После примерно двух месяцев в Бутырской тюрьме заключенные бакинские сионисты получили предписание коллегии ОГПУ, определившей им по три года ссылки в разных местах. Иосиф Коган был отправлен в заполярный поселок Обдорск (ныне город Салехард), находящийся при впадении Оби в Карское море, а его брат Исаак, которому было в момент ареста только 16 лет, получил год ссылки в Северном Казахстане. Отбыв этот срок, Исаак Коган получил щедрый «минус», которым ему запрещалось проживать в 36 городах СССР и в приграничных районах. Выбрав Свердловск, он прожил там около года, после чего снова был арестован, теперь уже в составе собранной ОГПУ группы из 25 сионистов, проживавших в городах и поселках Урала. Всем им поменяли «минус» на новую ссылку, и Исаак Коган отправился в Туруханский край.

Тем временем Иосиф Коган обживался в Обдорске:

- Жить там можно было. Зима очень долгая, морозы суровые, летом Обдорск превращался в остров, потому что Обь и другие реки вокруг разливались, но по сравнению с тем, что мы прошли потом в лагерях, это был просто курорт. Раз в неделю ссыльные являлись на регистрацию к уполномоченному ОГПУ, но жили мы все на частных квартирах, получали скромное пособие, летом могли подрабатывать на лесосплаве и встречались друг с другом без ограничений. Каким было пособие? Семь с полтиной. Но цены там были низкие, и на проживание хватало 12 рублей в месяц. К пособию добавлялись летние приработки, да еще иногда приходили переводы из дома.

Из сионистов в Обдорске вместе с Иосифом Коганом находились член ЦК партии ЦС Перец Лурье и член ЦК нелегального (правого) «Ѓехалуца» Фишель Казарновский, однако местная колония ссыльных, состоявшая из социал-демократов, эсеров и левых эсеров, была достаточно крупной, и сионисты ощущали себя ее естественной частью:

- Мы там имели полную возможность общаться, вести политические разговоры, дискуссии, жить насыщенной жизнью. Это было легально, ОГПУ знало о наших встречах, да нам и не нужно было таиться, ведь мы не скрывали своих взглядов и на соответствующие вопросы уполномоченного отвечали бескомпромиссно. Там было много литературы, многие выписывали себе книги, изучали иностранные языки. Политическая ссылка имела свои традиции и каноны, взаимопомощь была: каждого нового человека встречали, находили ему жилье, помогали найти работу. В общем, это было еще либеральное время в Советском Союзе, когда там, несмотря на репрессии и террор, еще могла существовать какая-то оппозиция – и она существовала.

Дело «уральского центра»

Время от времени ОГПУ встряхивало политическую ссылку фабрикацией какого-нибудь крупного дела, в «участники» которого подверстывались приверженцы одного идейного направления или родственных идеологических групп. В конце 1931 года такое дело с большим числом фигурантов было возбуждено в отношении высланных на Урал сионистов, и, как помнит читатель, для Исаака, младшего брата Иосифа, едва достигшего к тому времени восемнадцатилетнего возраста, эта юридическая мистификация обернулась заменой свердловского «минуса» на ссылку в Туруханский край. Но первоначальный замысел ОГПУ не ограничивался только Уралом: к делу было решено привлечь значительное число сионистов, находившихся в ссылке в Западной Сибири. Одним из них оказался Иосиф Коган, которого вывезли санным путем из Обдорска в село Самарово, находившееся на полпути между этим поселком и городом Тобольском. Там, в деревянной тюрьме, он узнал об аресте нескольких сионистов, отбывавших ссылку в Самарово, и о том, что его и их дело рассматривается в связи с уральскими арестами.

- Среди арестованных на Урале была целая группа представителей нашей организации, «Ѓа-Шомер ѓа-цаир», и меня было решено привлечь вместе с ними, хотя, как оказалось, никаких материалов против меня у следствия не было, - рассказывал Иосиф Коган. – Под следствием я находился примерно месяц, и меня обвиняли в том, что я продолжаю свою контрреволюционную деятельность, поддерживаю связи с товарищами в других местах ссылки. Еще приплели обвинение в том, что я выступал против коллективизации. Но в конце концов всех нас, сидевших в Самарово по делу «уральского центра», освободили, не добавив нам новых сроков и ограничений. Как раз тогда, в конце 1931 года, у меня закончился трехлетний срок ссылки, и я, получив свой «минус», выбрал для проживания Саратов.

Оказавшись в этом городе, Иосиф уже не застал на свободе целую группу своих товарищей - сионистов, ранее находившихся в ссылке в Тобольске. Среди арестованных в Саратове был и его одноделец Лазарь Брайнин. Но при этом, отмечал Коган в беседе Авраамом Итаем, режим содержания политзаключенных оставался тогда, до убийства Кирова, удивительно мягким:

- Им разрешали свидания, и мы, целая группа саратовских ссыльных, приходили в тюрьму, где нам устраивали коллективные встречи с нашими товарищами. Их выпускали к нам сразу всех, и мы подолгу сидели вместе, беседуя с ними, как у себя дома.

Впоследствии арестованным в Саратове сионистам определили новую ссылку, а Иосиф тем временем снял себе жилье и устроился работать на кожевенный завод. Там он вскоре поразил трудовой коллектив, заявив представителю месткома, что не станет подписываться на индустриальный заём, формально считавшийся добровольным. Его призвали к ответу дирекция и парторг, но Иосиф настаивал на том, что он не считает нужным делиться с государством своей скромной зарплатой. Начальству было известно, что он поражен в правах как бывший политический ссыльный, и давить на него было нечем, но с работой на кожевенном заводе Иосифу вскоре пришлось расстаться.

«Царицынское совещание»

Находясь в Саратове, Коган поддерживал какие-то связи с другими жившими в этом городе сионистами, и от них он услышал, что группа членов ШЦ совершила побег из ссылки и что ею предпринимаются попытки восстановить разгромленную организацию:

- Можно сказать, что я получил благословение этих кругов на побег, и вместе со мной из Саратова решил бежать мой товарищ Гриша Тофштейн, активист «Ѓа-Шомер ѓа-цаир» из Одессы. Но сделать это мы должны были так, чтобы не пострадали другие политические ссыльные, которых в Саратове было немало. И вот мы попросили ОГПУ о переводе в Балашов, соседний город Саратовской области, аргументируя свою просьбу тем, что надеемся найти себе там подходящую работу. Вскоре нам было дано разрешение на переезд, и мы сняли себе комнату в Балашове, причем я устроился на работу зубным техником, по своей специальности, а Гриша получил должность в инвентаризационном бюро при горисполкоме. В Балашове мы провели несколько месяцев, в течение которых нам удалось раздобыть себе необходимые документы. Поддельные, разумеется. У меня это был вид на жительство, выданный на чужое имя. С этими документами мы в один прекрасный день сели на поезд и уехали из Саратова, намереваясь встретиться в Москве, где у нас были явки, но до того мы хотели повидаться со своими родителями, так что я поехал в Баку, а Гриша в Одессу.

Иосиф провел в Баку одну ночь и благополучно прибыл в Москву, но там его ждала неудача. Нужные ему люди находились в разъездах, и он, не имея других адресов, оказался бродягой, ночующим на скамейках в городских скверах. Хуже того, ровно тогда, в 1933 году, в Москве проводилась паспортизация, сопровождавшаяся частыми облавами, и Иосиф понял, что долго оставаться в таком положении он не сможет. Выход виделся ему в том, чтобы выехать в один из районов ссылки, о котором было известно, что там находится много репрессированных сионистов.

К числу таких районов относилась Средняя Азия, и Иосиф отправился поездом сначала в Чимкент и затем во Фрунзе (Бишкек). Там ему удалось нащупать какие-то связи, но местные ссыльные, которых он, нелегал, напугал своим неожиданным появлением, посоветовали ему поскорее покинуть город. Иосиф вернулся в Чимкент, где паспортизация еще не проводилась, и проработал там полтора месяца экспедитором в большом книжном магазине. Из Чимкента он перебрался в Барнаул, где был принят в немецкую бригаду маляров, подрабатывавшую на стороне изготовлением зеркал. Это позволило ему продержаться до тех пор, пока Гриша Тофштейн не сообщил ему из Москвы свежую явку.

Заявив об утере документов, Иосиф предъявил в милиции поддельную метрику и сумел получить на ее основании паспорт старого образца. С ним он прибыл в Москву, где был кооптирован в главный штаб «Ѓа-Шомер ѓа-цаир», почти целиком состоявший тогда из таких же, как он, беглецов-нелегалов. Руководителем штаба был Александр Элисон, с которым Коган был знаком со времени его приезда в Баку осенью 1928 года. Многие годы спустя он говорил о нем:

- И по своему положению, и по способностям он был старшим у нас. Это был очень талантливый человек и абсолютно преданный нашему движению товарищ. Для него не существовало других проблем, других интересов. Увы, из ссылки он вернулся с горловой чахоткой и в конце 1934 года умер. Можно сказать, погиб на боевом посту. С его смертью мы лишились настоящего руководителя. Александр был вторым моим другом, скончавшимся от этой болезни. Ранее от нее умер в Тобольске Яков Прилуцкий, член ЦК молодежной организации «Югенд».

Ко времени смерти Элисона главный штаб ШЦ уже год действовал в Горьком, где беглым ссыльным было легче избегать разоблачения и ареста, чем в подвергавшейся постоянным проверкам Москве. В Горьком все члены штаба устроились на работу, после чего ими стали восстанавливаться связи с ссыльными активистами. С этой целью члены и посланники штаба ездили в места ссылки, о которых было известно, что там находятся многие сионисты, и их усилия уже приносили первые плоды. В то же время на воле организация была полностью уничтожена, и у руководителей сионистского молодежного движения уже не было надежды на то, что его деятельность удастся возобновить в прежнем формате. В таком же состоянии находились тогда и все остальные сионистские группы.

Однако по условиям 1933-1934 годов даже такая небольшая подпольная организация, какой стал к тому времени «Ѓа-Шомер ѓа-цаир», не могла оставаться в течение долгого времени неуязвимой для агентурного проникновения ОГПУ и сменившего эту структуру НКВД. Вот что рассказывал об этом Иосиф Коган:

- Провокатором в наших рядах оказался один из старых членов московской организации «Ѓа-Шомер ѓа-цаир», близкий товарищ Александра Элисона и Раи Буровой. Он отбывал десятилетний срок на Соловках и, очевидно, был там завербован. Я не могу назвать этого человека активным провокатором, но осведомителем властей он несомненно являлся. Можно даже сказать, что он был двойником, поскольку, спасая себя, он и нас спасал несколько раз: предупреждал о необходимости срочно сменить место жительства и о других опасностях. Очевидно, делал он это достаточно искусно, если ему удавалось избегать подозрений. Такая категория людей в истории политических движений встречалась… Причем был он человеком очень способным, с точки зрения подпольной техники. Мог, сидя на месте, с минимальными приспособлениями изготовить любую печать, любой документ. Он очень много сделал для нас, но это не отменяет, конечно, того факта, что он был провокатором.

Вскоре после смерти Александра Элисона членам главного штаба ШЦ пришлось покинуть Горький и они снова поселились в Москве и в городах Подмосковья. Иосиф Коган снял квартиру в Подольске. В то время, в конце 1934 года, закончился трехлетний срок ссылки у Исаака Когана, и тот, навестив родителей в Баку, присоединился к нелегальной московской группе своего старшего брата.

В начале 1935 года в подольской квартире Иосифа Когана состоялась последняя встреча штаба ШЦ, названная в следственных документах НКВД «царицынским совещанием», по названию ближайшей к Подольску железнодорожной станции Царицыно. Речь о восстановлении ШЦ как массовой организации на этом совещании уже не шла. Обсуждался опыт других сионистских партий, ушедших в глубокое подполье значительно раньше и сделавших ставку на превращение своего актива в «идеологическую пыль», которая сможет сохранить влияние идей сионизма в среде советского еврейства без поддержания организационных структур, уязвимых для агентурного проникновения и репрессий. Иосиф вспоминал, что в данном контексте упоминалась партия «Дрор» («Свобода»), созданная в России в 1917 году. С усилением антисионистской политики в СССР она перенесла свою основную деятельность в Польшу, где ей удалось создать значительное молодежное движение, а ее оставшаяся в Советском Союзе часть еще в 1928 году отказалась от всяких попыток изыскания полулегальных форматов работы с молодежью.

Впрочем, все эти дискуссии были оторваны от действительности, поскольку в указанный период главный штаб ШЦ уже находился под плотным присмотром НКВД. По словам Иосифа Когана, в его составе имелся тогда еще один осведомитель властей, помимо упомянутого выше специалиста по изготовлению поддельных документов. Ко времени беседы Иосифа и Исаака с Авраамом Итаем этот человек был жив и находился в Израиле. Братья отказались назвать исследователю имя осведомителя, сказав, что его сотрудничество с НКВД было продиктовано слабостью. Оба считали его искренним сионистом.

Так или иначе, вскоре после «царицынского совещания» многие его участники были арестованы. Иосифу Когану, заметившему слежку за собой, удалось бежать из Подольска в Калинин (Тверь), и он скрывался еще какое-то время, меняя одну фамилию за другой, пока не был арестован в Москве в декабре 1936 года. К тому времени под арестом находились уже все участники «царицынского совещания», за исключением его младшего брата Исаака.

Воркута, Красноярск, Колыма

Делом Иосифа занимался следователь из Белоруссии, хорошо разбиравшийся в идеологии и организационной структуре сионистского движения. Он также был осведомлен о последнем периоде деятельности главного штаба ШЦ и о «царицынском совещании».

Иосифу, можно сказать, повезло: беглый политический ссыльный и «рецидивист», он не принадлежал к уничтожавшемуся в то время руководящему советскому слою, не был старым большевиком, не отметился в прошлом поддержкой какой-нибудь оппозиционной внутрипартийной платформы. И если С.М. Диманштейн, возглавлявший Евсекцию до ее официального роспуска, был примерно тогда же расстрелян вместе с другими руководителями этой малопочтенной инстанции, то Иосиф Коган получил пятилетний срок лишения свободы, считавшийся «детским» по меркам 1937 года.

Его отправили поездом в Котлас и оттуда пешим этапом в Ухту, на расстояние свыше 600 км. Из Ухты заключенных погнали в Печору, и им пришлось прошагать пешком еще 200 км. Из Печоры дошедших отправили пароходом в Усу, и оттуда по узкоколейке поездом в Воркуту. Там Иосифу опять повезло: его профессия оказалась востребованной, и свой первый лагерный год он работал зубным техником в лазарете. Удача изменила ему, когда он был заподозрен в подготовке побега и переведен на работу в угольной шахте. Позже ему довелось пройти через красноярские лагеря и в полном истощении физических сил закончить свой срок на золотых приисках Колымы. В 1942 году он вышел из лагеря и был переведен в Магадан, где его, теперь уже вольного, приняли на работу в лагерную больницу.

Исаак Коган сумел продержаться на воле до весны 1938 года, но после ареста ему пришлось намного труднее, чем его старшему брату: времена изменились, и следствие по политическому делу теперь не могло обойтись без обвинений в шпионаже и подготовке терактов. Исааку были зачитаны показания, выбитые из члена ЦК партии ЦС Якова Вигдорзона, вместе с которым он находился в 1931 году в свердловской тюрьме. Согласно этим показаниям, в указанный период Вигдорзон пришел к выводу о том, что в связи с разгромом сионистского движения в СССР сионисты должны перейти к террористическим методам борьбы с советской властью, и определил, что подходящими для этого кадрами располагает «Ѓа-Шомер ѓа-цаир». Далее следствием утверждалось, что по поручению Вигдорзона Исаак отправился в 1934 году на Кавказ с целью организации там четырех террористических ячеек, которые должны были приступить к осуществлению диверсий по указанию нелегальной московской группы Иосифа Когана. В этой части выдвигавшиеся следствием обвинения «подтверждались» показаниями Зрубавеля Евзирихина, еще одного члена руководства ЦС, вместе с которым Исаак находился в ссылке в Туруханском крае.

Казалось, ход следствия неотвратимо вел Исаака Когана к расстрельной стенке, у которой в последний период пребывания Ежова на посту наркома внутренних дел оказались Вигдорзон, Евзирихин, Йеѓошуа Альтшулер и некоторые другие руководители ЦС. Но Исаак, стойко сносивший пытки, отказывался подтвердить изобличавшие его показания. Он сумел продержаться до начала «бериевской оттепели» и в 1939 году получил восемь лет лагерей за антисоветскую деятельность, без предъявления ранее выдвигавшихся против него обвинений в шпионаже и терроризме.

До 1942 года Исаак отбывал свой срок вблизи Красноярска, после чего в составе группы из нескольких тысяч заключенных он был переведен на Урал, в окрестности Соликамска. В 1946 году Исаак вышел на свободу, но в начале 1948 года он снова оказался за решеткой. Вскоре после этого был арестован и Иосиф Коган: его увезли на Лубянку прямиком из Бутырской тюрьмы, куда он пришел с передачей для своего младшего брата. Иосифу без особых церемоний добавили пять лет лагерей, Исааку – в три раза больше. Иосиф снова попал в Воркуту, Исаак оказался на Колыме. Оба вышли на свободу вскоре после смерти Сталина в 1953 году. Прошло еще двадцать лет, и братья Коганы, осуществив мечту своей юности, оказались в Израиле.