Ида Нудель●●Рука в темноте●Часть 8
| ← | Книга: Рука в темноте Характер материала: Мемуары Нудель, Ида |
→ |
| Дата создания: 31 августа 2013. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений• Публикуется Михаилом Израильским - племянником автора |
Общаться лишь при помощи писем с родным человеком – процедура довольно непростая, но когда адресат совершенно незнаком тебе - еще и мучительная. В начале своей деятельности с письмами в лагеря меня сковывало многое: обстоятельства их настоящей жизни, цензура, чувство симпатии и сострадания. Я могу покупать в магазине продукты, читать книги, могу сама выбрать с кем хочу разговаривать, а с кем не хочу, я могу многое из того, что им запрещено и что у них отнято. Я могу лечь в постель и плакать, никто не будет видеть моей слабости. Их жизнь – война, каждый день. Война за себя, за своё достоинство. Мелкая, изнурительная, могущая довести до остервенения, война с окружающей серостью и примитивностью.
Что могу рассказать я им, которых совершенно не знаю, никогда не видела и не разговаривала. Все они такие разные. И по возрасту и по интеллекту. Каждый со своими странностями, со своими особенностями. О чём им писать? Как сделать письмо интересным? Я даже физически не могу написать 16 писем, даже не говоря о том где набрать столько тем. Более того, я и не знаю, кто чем интересуется.
Как сделать письмо интересным? Их наказали, изолировав от общества, значит я должна сообщать им события из жизни общества, от которого из изолировали. Я начала переписывать для них информацию из израильского календаря, который мне дал Владимир Престин. В тексте письма пишу, что это из опубликованной только что книги по географии. Откуда цензор может знать, была ли такая книга опубликована или нет? Да у него и времени нет занятся проверкой.
Написала текст, размножила его в шестнадцати экземплярах по числу зон и разослала. Через две недели большая часть моих писем вернулась с пометкой «не положено». Что может быть «не положено» в тексте по географии Израиля? Слово Израиль? Я решила, что так просто не сдамся. Послала жалобу в ГУЛАГ, приложила полный текст своего письма. В своей просьбе я просила подчеркнуть красным, синим, зелёным или жёлтым цветом информацию, которую «не положено» сообщать заключённым. Ответ из ГУЛАГа не получила, но мои следующие письма стали проходить к адресатам. Цель достигнута !
Жизнь моя была заполнена заботами о заключённых. Я собирала для них всё, что могло оказаться полезным, им самим, или их родственникам, ехавшим на свидание. Что у меня было? Честно сказать, у меня не было ничего. Ровно ничего, что могло бы оказаться им полезным. Но у других людей было. К примеру: Американские туристы привозили замечательные японские стерео-открытки. Вобщем нужна была инициатива. Некоторые, узнав о моей проблеме, начали приносить в субботу к синагоге то, что могло оказаться полезным в зоне.
Пришлось потратить массу времени и сил, переговорить с множеством людей, пока поняла каким образом я могла бы влиять на положение еврейских заключённых. Познакомилась с адвокатами, которые защищали наших парней, часами поджидая их в адвокатских конторах. Некоторые отказывались со мной разговаривать. Может быть опасались провокации,не понимали как чужой человек смеет вмешиваться в такую деликатную ситуацию. Может быть некоторых подкупала моя искренность и они соглашались со мной разговаривать, проникались ко мне доверием. Многие годы я обращалась к ним по любым вопросам, получала самую квалифицированную консультацию, никто с меня денег не брал. Такие отношения сложились лишь с несколькими адвокатами.
Оказалось,что никто не может влиять на ситуацию в лагере, тем более адвокат. Карательная система не позволяет себя контролировать. Заключённый бесправен и беззащитен. Я начала выяснять что же может «самая гуманная и человечная» советская медицина когда узнала историю Якова Ханциса и была потрясена бессмысленной, дикой жестокостью его мучителей. Никто не требовал отчёта о положении этого заключенного, никто за ним не стоял. Жена испугалась и плакать, дети были малы.
Случайно и от совершенно неожиданного официального лица я получила совет, который позволил мне понять зависимости внутри этой бюрократической системы и создать тактику защиты политического узника. Я опробовала ее на защите прав наших парней и потом обучила нескольких матерей правозащитников. Блестящей ученицей оказалась Нина Ивановна Буковская, которая не только приняла мою систему без критики и сомнений, но и значительно превзошла мои успехи в ней.
Не являясь в прошлой, до подачи документов на выезд, частью бюрократической системы я не могла знать ее характер. Рассказав мне, случайно или осознанно, о системе внутренних отношений между руководителей разных уровней советской бюрократии, он подсказал мне логический путь по которому мне следовало бы пойти.
Этот человек намекнул, все человеческое всем не чуждо. Это значит, что слишком часто конкретные бюрократы из прокуратуры и милиции находятся в антогонических отношениях. «Замечательно! Как определить, кто у кого на горле висит ?» - спросила я. «Это совершенно невозможно» - ответил он.
Я решила, что единственный выход в игре со всеми неизвестными это направлять свои жалобы сразу всем. Пусть сами разбираются, когда и против кого она будет использована. Моя цель – помочь заключённому, а кто ему поможет, прокуратура или компартия, не имеет значения. Кроме того, я взяла за правило не отступать и добиваться получения ответа от администрации на свои жалобы. Даже самый примитивный ответ иногда даёт некоторую информацию и помогает строить тактику защиты.
Однажды, слушая передачу радиостанции «Свобода», я была потрясена обращением Нины Ивановны Буковской в защиту её сына, Владимира Буковского, политического заключённого, объмененного позднее на Луиса Корвалана, коммунистического лидера Чили. Она испробовала все пути, которые мог позволить себе советский человек в 70х годах 20 века. Даже Андрей Дмитриевич Сахаров голодал в защиту Владимира. Мать не знала как спасти сына. Своё короткое письмо к Брежневу, которое было зачитано радиостанцией, Нина Ивановна закончила словами: «Если вам непременно нужна жертва, возьмите меня вместо сына!»
Утром следующего дня я была у неё дома. «Нина Ивановна, умоляла я ее, поверьте мне, я знаю как и что нужно делать. Я помогла людям, которых никогда не видела. Вы поможете своему сыну.Не слушайте скептиков! Как мне найти слова, чтобы вы поверили? Моя система работает. Я не обещаю, что вы освободите его, но то, что он останется жив, я гарантирую. Прежде всего нужно беспрерывно жаловаться. При полном бесправии, есть указы, которые власть выполняет. Они обязаны отвечать на жалобы трудящихся. И отвечают. У вас постоянно будет официальная и новая информация о Володе, которую будете передавать на Запад. Если же власти не будут отвечать, начнёте протестовать против нарушение указа Президиума Верховного Совета». Нина Ивановна с большим сомнением слушала мою пламенную речь.
«Что вы теряете, если не получится?» - умоляла я. Среди диссидентов было рапространено мнение, что обращаться к властям аморально.И она оказалась , как бы, между двумя моральными установками.Нина Ивановна далеко превзошла свою учительницу.
Одной из «тайных сил» моей системы был факт, что я жила в Москве, в столице. Это слово само обладает волшебной силой. Я понимала волшебную силу этого слова и все свои документы заканчивала им, как самым клавным аргументом. Как провинциал завидует тому, кто живёт в Москве, завидует и благогвеет. Слово Москва и дерзкий текст моих писем и телеграмм заставляли думать, что я имею право.
Мои дорогие, дорогие! После двухнедельного перерыва, наконец получила гору писем. Почти три часа сидела, не отрываясь, разговаривала с вами. Неужели только такой способ общения нам суждён? Опять вы обсуждаете мое поведение.Как вам объяснить? Не так давно, когда мне самой было ох как худо, я получила от Володи Маркмана открытку. В ней было написано: «Ида, почему ты молчишь, я без твоих писем не могу!». И когда я хочу что-то сделать для себя, в ушах звучит эта фраза. Но я делаю что-то и для себя. Иначе можно разум потерять, но фраза часто звенит в голове. Может быть я не права. Может быть. Моя проблема в том, что я не умею делать свою работу спустя рукава. Или делать, или мимо пройти.
О занятиях английским. Занятия были регулярными небольшой отрезок вермени. Я должна признаться, что с удовольствием сажусь за книгу, меня не надо принуждать. Настроение совершенно ровное, бывают минуты слабости, но не так уж часто. Получила письмо от Миры Натановны. Она пишет, что мои письма к Лассалю были конфискованы за «сведения не подлежащие оглашению».Информация об Израиле? Михаэль через своих друзей передал мне, что надеется к Новому году увидеть меня. Но он уже несколько раз обещал и каждый раз отменял свои обещания. Поэтому я воспринимаю эту информацию с двойным чувством: надежды и сомнения.
Нина Ивановна Буковская уехала отдыхать на две недели. Она совсем вымоталась. У меня сейчас меньше подшефных.
"Лена, зря так бурно реагируешь на письмо о возможных осложнениях. Я даже не знаю, как поступать. Не предупреждать? Предупреждать? Я эту жизнь выбрала для себя сознательно. Это моё решение. Пожалуйста, прими его как факт. Пожалуйста.Целую вас, мои дорогие."
Мне удавалось помочь почти каждому, о чьих проблемах я узнавала. Я не могла их освободить, я не могла их уберечь от конфликтов с администрацией и заключёнными, но я научилась укладывать их в больницу, получать дополнительное питание, восстанавливать переписку с родными и друзьями, иногда вытаскивать из карцера, кого-то сохранила от изнасилования, окружила стеной «неприкасаемости».
Иногда администрация лагеря предпочитала не вступать в конфликт со мной. Удалось сохранить живыми и относительно здоровыми нескольких евреев, которые не смогли адаптироваться к уголовной среде.Я называла вещи своими именами и жалобы звучали как обвинительный приговор; мои телеграммы протеста опасались принимать на телеграфе. Почему КГБ, следя за каждым моим шагом, позволяло мне ?
Как-то друзья- диссиденты рассказали, что есть информация о том, что у Шимона Грилюса серьезная проблема с рукой. Родственников у Грилюса в Союзе не осталось, письма и просьбы посылала молодая женщина, которую звали Мара. Написала Маре письмо и попросила сообщить мне, что она знает о больной руке Шимона и не могла бы она выписывать для меня те куски его писем, которые касаются информации о состоянии его здоровья, может я смогла бы ему помочь.
В своем ответе Мара сообщает, что «родственники Грилюса в Израиле не согласны с тем, чтобы я сообщала вам содержание его писем»И более нагло: «никто не может помочь, может быть у вас связи в КГБ?»
Пришлось обратиться к Моисею Менделевичу, чтобы он убедил эту женщину выполнить мою просьбу. Тогда то я и узнала, что у Грилюса привычный вывих плечевого сустава и, когда ему приходится носить тяжести, плечо выворачивается.
Все что знала о руке Шимона Грилиуса я честно изложила в жалобе главному врачу ГУЛАГа и всем тем, кто имел прямое или косвенное отношение к судьбе заключённого. Прокоментировав цитатой из закона: «исполнение наказания не имеет целью причинение физического или морального страдания» обвинила администрацию в том, что болезнь заключённого используется для ужесточения режима его содержания.
Приблизительно через месяц получила письмо от начальника лагеря, в котором содержался Шимон, с отчётом о лечении руки Шимона. Начальник лагеря меня заверял, что Грилюсу впредь будет предоставляться работа в соответствии с его состоянием здоровья. Я поверила, что Шимона обследовали в лагерной больнице. Что на самом деле произошло я узнала через несколько лет. На следующий день после освобожднеия мы шли с Шимоном по московской улице и я вспомнила о его руке. «А что было с твоейй рукой?» - спросила я. «Ах, с рукой, это была любопытная история». И рассказал, что его вызвали к врачу. Шимон насторожился, любой контакт с администрацией не обещает ничего хорошего. Врач вёл себя необычайно вежливо, что ещё больше настораживало. И неожиданно делает Шимону выговор, дескать, чем жаловаться, обратился бы сразу ко мне. Шимон не понял в чём дело. Однако медицинская помощь ему была оказана и освобождение от тяжёлых работ получил.
«Ты не знал, что я написала жалобу?» - спрашиваю я. «Ты, правда? У меня было плохо с рукой, совершенно замучился, вдобавок меня поставили на очень тяжёлую работу, была опасность искалечить руку. Но как ты об этом узнала?»
Ко мне пришла очень пожилая женщина, Геся Пенсон. Её сын был арестован и осуждён на десять лет за намерение похитить самолёт и нелегально покинуть Советский Союз. «Ида я прошу вас мне помочь. Мне больше не к кому обратиться, все меня осуждают» - сказала она. «Если у вас серъёзный разговор, то пойдём на улицу, моя квартира на оперативном прослушивании. Посмотрите, как я живу» - и я указала ей на пробитый потолок. «Почему вы не отремонтируете потолок?» - спросила она. «Они пробьют в другом месте. Подумают, что это меня очень раздражает и начнут испытывать на мне новый способы давления. Я решила не реагировать. То, что я не хочу чтоб они знали – пишу на бумаге. Но разговаривать путём записочек очень сложно, поэтому пойдем на улицу. Пока они к нам пристроятся, со своими подслушками мы успеем поговорить».
Мы спустились в лифте на первый этаж и вышли на улицу. Ждали нас КГБешники или нет, сегодня меня не волновало. Я не хотела превращать свою жизнь в детективный роман, поэтому вела себя, чаще всего, естественно. Геся мне рассказала, что ее мучает сознание того, что так мало делается для освобождения её сына и его товарищей. Годы бегут стремительно. Сегодня это уже не преступление – желание покинуть Советский Союз. Сегодня это норма жизни многих евреев, немцев, русских, армян, украинцев – всех тех, кто не согласен с этой милой системой. Те же, кто были первыми, до сих пор томятся в заключении. Мир о них забыл. Она хочет напомнить миру и руководителям государства Израиль об ужасной несправедливости по отношению к этим первым. Она согласна делать всё. Она согласна выйти на демострацию с плакатом в защиту сына и его товарищей. Все её знакомые против такого шага. Она больше не может так жить. Она должна помочь своему сыну.
Эта пожилая женщина поставила меня перед моральной проблемой. С одной стороны она права, она как мать права. С ругой стороны, она такая слабая! Если толкнёт милиционер или хулиган из толпы? Как она пройдёт через тяжёлый стресс демонстрации? Ей может стать плохо? Поднимется давление? Кровоизлияние?
«Геся, демонстрация на улице – очень тяжёлое состояние» «Я знаю, Ида. Я готова на всё. Я не могу больше сидеть и ждать. Я сгораю. Я очень старая и ещё пять лет не проживу. Я готова на всё. Помогите мне выйти на демонстрацию. Я готова выходить пока власти это не надоест. Я понимаю, что меня могут выслать из страны и Боренька останется без свиданий. Он согласен со мной. Мы обсудили это на последнем свидании. Помогите мне, Ида».
Мне тяжело сказать «Да, согласна», ещё тяжелее мне сказать «Нет». «Геся, вы не представляете, как тяжело стоять на демонстрации перед агрессивной толпой» - говорю я. «А вы не представляете, как тяжело ехать к сыну и затем уезжать, оставив его в лагере. С этим ничего не может сравниться. Не бойтесь за меня, помогите».
Я согласилась. Позвонила Якову Рахленко и Захару Тескеру и попросила зайти ко мне. Мы, в четвером, обсудили детали демострации, парни приготовят всё. Перед зданием ЦК КПСС Геся Пенсон подняла плакат с требованием освободить её сына. Через минуту проехала милицейская машина. Ещё через несколько мгновений подкатила чёрная машина, из неё вышел милиционер и штатский. Милиционер взял из рук Геси плакат и тут же его разорвал. Подошёл ещё один, они встали с двух сторон. Геся, небольшого роста, седая, старая женщина, казалась маленьким ребёнком возле могучих фигур. Она не сопротивлялась, вошла в машину не оглядываясь. Меня не тронули, хотя я стояла рядом и не скрывала, что пришла с этой женщиной. Через несколько часов её выпустили, потребовав покинуть Москву.
На следующий день Геся вышла снова. В этот раз она подняла плакат перед зданием Президиума Верховного Совета. Простояла недолго. Может быть пять минут. В подобных ситуациях время тянется мучительно. Внутренне напряжение настолько велико, что лишь ждёшь, когда же это кончится. Проходившие люди не вмешивались, не задавали вопросы, многие, опустив голову пробегали, опасаясь быть вовлечёнными в конфликт, некоторые, замедлив шаги, старались пробежать глазами текст плаката на груди старой женщины.
«Ну где же милиция, Ида. Я больше не могу стоять. Зря я пошла второй раз. Я очень устала. Они не хотят забирать меня сегодня» - говорила она нервно. Дальнейшее произошло как и в первый раз. Подбежали миоиционеры, подъехала машина, женщину взяли за руки и, можно сказать, внесли в машину. Геся не сопротивлялась. Она позвонила Якову уже из Риги. Через несколько дней она снова позвонила и рассказала, что её вызвали в Овир и предложили немедленно покинуть Советский Союз.
"Ребятки мои дорогие! Вы недовольны моими письмами, но в них видна моя душа и суть. Что ещё нужно от писем? О деталях быта – неинтересно. Да и не всегда я могу откровенно написать. Мы должны помнить всегда – письма идут через цензуру. Вы даже можете узнать личный номер цензора. Он оставляет свой знак на внутренней стороне конверта, на линии, которая склеивает две части. Со своим плохим настроение в ноябре-декабре справилась. Адаптировалась и к пробитому потолку тоже. Почти неделю крутилась вокруг Маргариты Сусленской. Она ездила на свидание. Надо было помочь до и после. Якову разрешили лишь одни сутки свидания. Что они вытворяли с Маргаритой потом, описать невозможно. Она вернулась совершенно истерзанная психологически, практически в истерике. Её обыскивали восемь часов. Раздевали до гола, прощупывали волосы. Вызвали какого-то мужчину, сказали, что он врач-гинеколог. Без хирургических перчаток, так, голыми руками, делал ей гинекологический осмотр.
«Почему ты согласилась?» - возмутилась я. «Они угрожали, что не выпустят из зоны. Я была одна. Опасалась, как бы не надругались. Пока вы начали бы беспокоиться, прошло бы ещё двое суток. Я была вынуждена согласиться». «Что они искали?» «Письма» - ответила Маргарита и протянула мне две крошечные трубочки. «Не нашли, но измучили ужасно» сказала она. «Ну, Маргарита, тебе причитается особая медаль» - сказала я. Она слабо и грустно улыбнулась.
" Вчера была на семинаре в частной квартире. Было очень много народа и душно. Но, всё таки, побыла немного среди людей, которые заняты другими проблемами, послушала их. Интересно окунуться в другой мир. Некоторые живут нормальной человеческой жизнью, иногда я завидую им. Иногда. Сегодня болит сердце, но это пройдёт. Нужно погулять в лесу, подышать воздухом и полюбоваться природой. Целую вас всех очень крепко."Ида
