Марина Шепелевич●●Путь девушки из Гродно: еще одно восхождение●Глава 4. В гродненском гетто (ноябрь 1941 – декабрь 1942)

← Глава 3. Начало войны (июнь – ноябрь 1941)

Книга: Путь девушки из Гродно: еще одно восхождение Характер материала: Исследование Автор: Шепелевич, Марина

→ Глава 5. Белосток. Связная белостокского гетто (декабрь 1942 – август 1943)

Опубл.: 2016. Копирайт: правообладатель запрещает копировать текст без его согласия•  Публикуется с разрешения автора

Глава 4. В гродненском гетто (ноябрь 1941 – декабрь 1942)

Лиза хотела вернуться в Гродно, но смогла это сделать только в ноябре 1941 года. К этому времени в Гродно уже произошли зловещие перемены. Гродненский историк Яков Мараш в очерке «Гродненское гетто» подробно описал те трагические события: «Уже в первые дни господства захватчики показали свое звериное лицо. Велась бешеная антисемитская компания. Лица еврейской национальности преследовались. В начале июля в Гродно прибыла группа гестаповцев. Под угрозой наказания нацисты потребовали имена наиболее авторитетных евреев». По этому списку (состоявшему, как вспоминает Феликс Зандман, из 150 человек), фашисты расстреляли сто представителей еврейской интеллигенции, а пятьдесят — видимо, для устрашения остальных — отпустили домой. Среди последних был Арон Зандман, отец Феликса.

1 октября оккупационные власти объявили о создании для евреев двух гетто: «продуктивного» и «непродуктивного». Всех евреев обязали переселиться в гетто. Гетто № 1 («продуктивное») находилось в квадрате улиц Замковая — Большая Троицкая — Виленская — Советская (современные названия. — М. Ш.), вход в гетто был на улице Замковой. В гетто № 1 оказалось около 15 тысяч человек. Вся площадь гетто не превышала одного квадратного километра. «Место, предназначавшееся для „продуктивного“ гетто, находилось в самом густонаселенном районе Гродно, в центре города. „Шульхоф“ — так называлась центральная городская синагога и еврейский квартал вокруг нее, тесный и бедный. Ни одного садика, двора или какого-нибудь открытого пространства. Старые дома, прилепившиеся один к другому. Еврейский рынок. Большой рыбный базар. Сердце города. „Непродуктивное“ гетто находилось на польской окраине, и были в нем деревянные дома с участками и простор». Гетто № 2 (Слободка) размещалось в квадрате улиц Проспект Космонавтов — Лидская — Белуша — Антонова. В него загнали около 10 тысяч человек. «Оба гетто обнесли колючей проволокой, вход был только через одни ворота, которые охранялись жандармами и гестаповцами. За самовольный выход из гетто полагался расстрел или повешение».

Семья Лизы Чапник жила в гетто № 1 все в том же доме дедушки Лизы Оскара (Ошера) Шулькеса. К тому времени Оскар уже умер, и в доме, состоявшем из четырех комнат, три из которых были крохотными, жили Двора, бабушка Лизы, и Лиза с мамой, папой и сестрой Сарой. Когда дом оказался на территории гетто, в нем ютилось двадцать восемь человек: Иосиф, Эстер, Сара, Гриша, Лиза Чапники; Берта, Мейма, Аллочка Гольдинберг; Аня Руд с сестрой Леей и матерью Фейгой; Рувка Бильчиц, Соломон Жуковский; Лиза Мышалова, ее муж и дочь Ида; Соня Чернова с мужем и дочерью, Злата с мужем, Яха и, конечно, сама Двора. Еще двое — Лейзер Липский и Шай Хмельник — жили в помещении, где находился гладильный пресс. И еще одна семья — мать с двумя детьми — жили в совсем маленькой комнатушке. Согласно немецким правилам, на каждого еврея полагался один квадратный метр площади. Соломон Жуковский, который тоже жил в этом доме, писал в своем дневнике, что никогда до этого не жил в такой тесноте и в такой дружелюбной атмосфере.

Лиза и ее брат Гриша вынужденно жили на нелегальном положении, потому что их разыскивало гестапо: они были в том самом списке еврейских интеллектуалов, большая часть которых были расстреляны, когда девушка еще находилась в Деречине. Вспоминает Елизавета Иосифовна: «Гестаповцы пришли в мою школу со списком гродненской интеллигенции. Они обратились к школьному сторожу и потребовали дать им адреса людей, указанных в списке. Школьный сторож пришел к моим родителям и сказал, что видел Гришу и Лизу в этом гестаповском списке. Думаю, я попала в список потому, что была председателем учкома школы. Когда я вернулась в Гродно в ноябре 1941 года, то жила дома в гетто на улице Найдуса, 6. Я была на нелегальном положении и пряталась под крышей на чердаке, куда попадала через большой шкаф, задняя стенка которого отодвигалась».

Рассказу Лизы об уничтожении евреев Слонима не поверили. И не удивительно. В памяти старшего поколения еще хранились события Первой мировой войны, когда немцы вполне толерантно относились к еврейскому населению. «В воспоминаниях о прошлой войне остались пожары, голод, жестокость русских захватчиков и культура немецкой оккупации. Предполагали, что будут погромы, но такое уже случалось. Предполагали, что будут притеснения, но уже переживали и это. „Пережили злого Амана, переживем и Гитлера“». Таково было общее мнение. Но кайзеровская Германия и фашистская Германия — совсем не одно и то же. Чудовищным сведениям и слухам о положении евреев Европы верить не хотелось. По свидетельству Ф. Зандмана, многие евреи из оккупированных стран в панике спасались бегством, стремясь добраться до Советского Союза или найти возможность переправиться в США или Канаду. «Вскоре после раздела Польши к нам прибыли гости, сильно поколебавшие наш душевный покой. Это было семейство Гласс, давние знакомые дедушки Нахума и его компаньоны во многих предприятиях. Они приехали с юга Польши, из области, находившейся теперь под властью немцев. Два доставивших их к нашему дому лимузина были заполнены детьми и чемоданами.

В тот вечер мы услышали от них о жизни в немецкой зоне оккупации. Потрясенные, мы молча слушали, как там лишали евреев имущества. Никто пока еще не был убит, но немцы твердили о страшных преступлениях евреев и о необходимости поэтому их изолировать в специальных местах. В воздухе носилась угроза. Тяжелые тучи заволакивали горизонт.

„Однажды, и очень скоро, — пророчески сказал господин Гласс, — они начнут убивать всех евреев“».

Путь многих беженцев пролегал через Гродно, однако мало кто прислушивался к таким тревожным и предостерегающим голосам — все надеялись на благополучный исход. Но Лиза осознавала опасность — она помнила расправу над евреями Слонима, она помнила также рассказы Янкеля о подполье в Варшавском гетто и о связной Ванде. Значит, сопротивление возможно. Девушка приложила много усилий для организации подпольной деятельности в Гродно. Подпольная антифашистская группа была создана в гетто № 1 в январе 1942 года. Инициировали ее создание два коммуниста Лейзер Липский и Шай Хмельник, которые жили в гетто в том же самом доме Лизиного дедушки. В группу вошли, кроме Лизы, Левка Любич, брат Лизы Гриша, Анна Руд — его жена. У Левки Любича был радиоприемник, который он не отдал немцам, когда требовалось его сдать оккупационным властям, а надежно спрятал в подвале своего дома. Когда сгущались сумерки, Лиза спускалась со своего чердака и вместе с другими подпольщиками тайно слушала советское радио, чтобы затем записать и распространить сводки Совинформбюро, также со слов Лизы писали листовки о том, что произошло в Слониме, и давали своим еврейским знакомым. В 1942 году гродненский еврей Бройде бежал из Треблинки. Он рассказал свою историю Грише, и тот подготовил листовки, которые, вполне возможно, были первыми свидетельствами о лагерях смерти. В этих листовках подробно описывался процесс уничтожения людей в газовых камерах.

Свои встречи члены подполья проводили в разных местах. Подпольщики собирались в доме Бронки Винницкой, в подвале пекарни Элияху Танкуса. Группа оказывала помощь людям, которым угрожал арест, а также тем, кто стремился покинуть гетто: им помогали прятаться, подделывали документы. Как пишет Хася Белицкая, в гродненском гетто № 1 действовала подпольная лаборатория по изготовлению поддельных документов. Ее организовал Додик Розовский, талантливый фотограф-любитель, обладавший талантом графика. Он предоставил все необходимые материалы и организовал работу лаборатории. Подпольщики могли заполнить бланк, подделать оттиск печати. Хася Белицкая упоминает в своей книге, что в декабре 1942 года эта лаборатория была переправлена ею и Цилей Шахнес в белостокское гетто.

Среди членов подполья существовали разные мнения о методах борьбы с оккупационной властью: подготовка восстания в самом гетто или уход в лес и создание вооруженных групп. Лиза выступала за вооруженный протест и за выход к партизанам. В конце 1942 — начале 1943 года было предпринято несколько попыток нелегального выхода групп молодежи из гетто и их ухода в лес с целью присоединения к партизанам. Судьба этих групп сложилась трагически. Одни наткнулись на немецкие или полицейские патрули и погибли, другие не смогли найти пути к партизанам и были вынуждены вернуться в гетто. Елизавета Иосифовна с горечью рассказывает: "Дорога в лес была усеяна трупами. Немцы постоянно кого-то убивали. Гибли самые молодые, самые лучшие, но кому-то все-таки удавалось прорваться, потом они воевали в лесах. Так, группу Елияху Танкуса на пути в лес выдали крестьяне, и полицейские всех расстреляли. Группе Хирша Лифшица удалось добраться до Вильны, и они влились в партизанский отряд, действовавший в том районе. В феврале 1943 года группа молодежи под руководством Лейзера Липского, Шая Хмельника и Шая Горбульского вышла из гетто и присоединилась к партизанскому отряду в Нашском лесу. Их было около тридцати человек, многие из них впоследствии сражались в рядах партизанской бригады имени Ленинского комсомола.

Несмотря на желание Лизы и ее товарищей сопротивляться нацистам, побудить узников гетто к активным действиям было трудно. Немногие решались поддерживать бодрость духа в себе и в других. Еще не начались акции, но физическому насилию предшествовало духовное. Уже факт создания гетто должен был сломить людей. В отличие от городов Западной Европы, где в прошлые века евреи жили отдельно в местах, огороженных высокой стеной, в Гродно, как и в других польских и белорусских городах, на протяжении почти шестисот лет проживания евреев на этих территориях не было гетто. Евреи селились вместе по собственному желанию. И вот — гетто. Во время Второй мировой войны оно призвано было стать местом, куда собирали евреев, для того чтобы упорядочить и облегчить нацистам в дальнейшем их уничтожение. Для еврейского населения устанавливались особые порядки, состоявшие из запретов и обязанностей. Запрещалось рожать детей, учить детей — по решению немецких властей в гетто не было школ, покидать территорию гетто — только под конвоем на работу, запрещалось ходить по тротуарам, посещать культурные заведения и мероприятия, носить мех — его спарывали с воротников, и его, как и другие ценные вещи, отнимали немцы и их добровольные помощники. Евреи обязаны были носить латы — нашитые на верхнюю одежду шестиконечные звезды, снимать головной убор при виде немецкого офицера или солдата, работать на рейх. Все эти и более мелкие предписания морально ломали людей: они были деморализованы от унижения и парализованы страхом за свои семьи. За неисполнение любого из этих предписаний немцы убивали. На улицах гетто оставались трупы застреленных женщин и детей. Визе — комендант гетто № 1, развлекался, убивая людей.

Однажды он собрал всех жителей гетто, чтобы все видели, как он вешает самую красивую девушку Гродно, соседку Лизы Лену Пренскую. По словам Елизаветы Иосифовны, она была победительницей конкурса красоты «Мисс Гродно», а вполне возможно, даже «Мисс Польша». Ее казнили за самовольный выход из гетто. Все запомнили, как Лена плюнула Визе в лицо и сказала, что его конец будет хуже. Вместе с ней были повешены торговец пуговицами Шпиндлер и парикмахер Друкнер, причем Шпиндлер был повешен за то, что знал про выход и не сообщил в гестапо. Казнь провели на улице Переца (ныне улица Большая Троицкая. — М. Ш.). Петли прикрепили к балкону одного из домов, в котором находилась раньше пекарня Танкусов.

«В гетто царил страх, все было пропитано страхом. Я вспоминаю детские глаза: дети пяти-шести лет выглядели, как взрослые, они никогда не улыбались. Эти детские глаза преследуют меня всю жизнь», — вспоминает Елизавета Иосифовна. Страх и неизвестность лишали людей воли к сопротивлению, поэтому в подпольной деятельности участвовала, в основном, молодежь различной политической ориентации. Лиза была комсомолкой, ее одноклассница Хася Белицкая сионисткой из «Ха-шомер ха-цаир», еще одна одноклассница Лизы — Бронка Винницкая — из организации «Дрор», Анна Руд — беспартийная. Хася и Бронка учились вместе с Лизой в школе № 9.

Подпольщики были едины в том, чтобы противостоять фашистам и, по словам Елизаветы Иосифовны, тогда никто не задумывался о том, кто к какой организации принадлежал. Важно было оказывать сопротивление палачам. Это уже после войны стали задумываться и «делить» борцов гетто по принадлежности к политическим течениям. Как отмечает Елизавета Иосифовна, подпольщики были исключительно смелые, благородные, находчивые и преданные ребята. Они делали, что могли, знали, что, скорее всего, погибнут и хотели умереть гордо. Подпольщики попытались организовать сопротивление внутри гетто, но предотвратить его уничтожение или даже оказать какое-то существенное влияние на ход событий, выступая с голыми руками против регулярной армии, было нереально. Тем более восхищает их героизм — оказать сопротивление в столь неравных условиях, защищая честь и достоинство своего народа, жертвуя собой, чтобы хоть кто-то смог бежать и спастись.

Продолжалась и обычная жизнь. Единственная вещь, которую Лизе удалось сохранить в гетто, — маленькое серебряное кольцо, на котором выгравировано сердце и дата «22.1.42». Это кольцо, сделанное в гетто и подаренное ей на день рождения самой близкой школьной подругой Хаей Шниткес, — всегда с Лизой. До войны мама Хаи часто повторяла, что Хая проводит в доме Лизы больше времени, чем у себя дома.

Фашисты начали планомерную депортацию своих жертв в лагеря смерти. Этот процесс был ужасен для каждого конкретного человека. По соседству с домом Чапников жила Лилька Эфроимсон, двоюродная сестра Феликса Зандмана. Хотя Лиля была старше Лизы на год, они были близкими подругами и много времени проводили вместе. В 1942 году, когда немцы гнали их к вагонам, чтобы доставить в лагерь смерти, Лилька на перроне обратилась к немцу и умоляла его застрелить ее. Она рыдала и говорила: «Я не хочу, чтобы меня забрали в газовую камеру». Немец был просто изумлен и сказал: «Тебя берут на работу в Германию». Ведь многие немцы тоже не знали о концлагерях. Потрясенный охранник отпустил ее, и Лилька вернулась в гетто. Но в одну из следующих акций все равно погибла.

В октябре 1942 года был арестован отец Лизы, когда ее брата Гришу, который нелегально уехал в Белосток, не обнаружили в гетто. «Отец, наверное, оттого, что был верующий (или гордость за детей, не знаю), пошел с высоко поднятой головой, читая молитву. Гестаповцы пришли за моей семьей ночью. Услышав шум, я вышла из своего схрона, подошла к маме и крепко взяла ее за руку. Я безумно любила свою маму. Мне казалось, что никто на свете не может любить свою маму, как я. Я даже хотела купить яд, чтобы она не мучилась, не видела газовых камер, не видела, как будут убивать ее детей. Но это было очень дорого, и я не достала. Мы вышли во двор. Вдруг кто-то схватил меня за шиворот и больно зажал рот, чтобы не закричала: „Куда?!“ — и, как котенка, отшвырнул в темноту, туда, где был гладильный пресс. Это был друг Гриши, он служил в еврейской полиции. Я долго лежала под гладильным прессом без сил и с высокой температурой, затем встала и вошла в дом. Дома, из всех его многочисленных обитателей, остались только моя сестра Берта, ее муж Мейма и их дочь Аллочка. У Меймы были „золотые“ руки, и немцы в той акции не тронули его и его семью, как и 600 других специалистов. Позже семью Берты перевели в белостокское гетто, а в августе 1943 года отправили в Майданек. Когда Берта меня увидела, она сказала, что немцы скоро придут искать спрятавшихся, и поэтому я должна тут же уехать к брату Грише в Белосток. Берта перевязала мне лицо платком, как будто у меня зуб болит, и отправила на вокзал. И я уехала в Белосток. В Белостоке я смешалась с колонной женщин, возвращавшихся в гетто с работы. В гетто я нашла Гришу.

Позже я узнала, что во время той акции мою маму, бабушку, сестру Сару, моих теть с их семьями отправили в концентрационный лагерь Колбасино под Гродно, а затем в Треблинку». Сара спрыгнула с поезда, увозившего узников гетто на смерть, но при прыжке сломала руку. Сара пришла к врачу, он обработал и перевязал рану, и Сара вышла, чтобы уйти из города. Но какой-то местный житель признал в ней еврейку и выдал немцам, получив от них награду, кажется, килограмм сахара или муки. Сару расстреляли прямо во дворе тюрьмы в центре Гродно.