Михаил Трейстер●●Визит в КГБ●Часть II. Суд
| ← | Книга: Визит в КГБ Характер материала: Мемуары Трейстер, Михаил |
→ |
| Опубл.: 2003. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений• Публикуется с разрешения автора |
Суд проходил в начале 1969 года. Зал заседаний городского суда был переполнен. Ведь преступление-то было «государственное» — группа евреев «читала и одобряла» литературу, изданную в Израиле и не проверенную нашими «нравоохранительными» органами. При этом надо учесть, что обстановка была накалена недавней Шестидневной войной на Ближнем Востоке и рукой «дружеской» помощи, протянутой Чехословакии.
Ну, то, что читали — понятно. Признались. А вот откуда взяли, что «одобряли», — это до сих пор остается для меня загадкой. Но именно с такой формулировкой сразу после суда «читателей»-коммунистов исключали из партии, преподавателей вузов и ведущих специалистов научно-исследовательских, проектных институтов и наладочных организаций увольняли с работы или понижали в должности.
Главным обвиняемым был Леопольд Соломонович Гринблат. Мы, рядовые «читатели», проходили как свидетели. Нас запускали по одному и после опроса оставляли в зале.
Подошла моя очередь. Сначала был зачитан протокол моего допроса в КГБ, потом я отвечал на вопросы членов суда и сторон. Точнее, одной стороны, поскольку защитников я там не заметил. А если они и присутствовали, то были настолько ошарашены «дерзостью преступления», что просто потеряли дар речи.
Я сказал, что Леопольд — человек уважаемый, специалист от Бога, а если и увлекся не той литературой, то это от избытка времени и энергии после ухода на пенсию. И что он больше не будет. Или что-то в этом роде.
Насколько помню, никто из свидетелей, опрошенных после меня, ничего плохого о Леопольде не говорил. Запомнился один весьма почтенного возраста пенсионер из «пикейных жилетов», у которого при обыске, кроме «запрещенной» литературы, нашли его собственные «антисоветские» стихи, которые и были зачитаны. Так вот, этот «поэт» заявил, что у него в активе есть немало и патриотических стихов и потребовал, чтобы ему дали возможность зачитать и их. Не дали. И правильно сделали, поскольку «антисоветские» были бредом сивой кобылы, а патриотические вряд ли могли быть лучше. Стихомания — болезнь неизлечимая. Было грустно и немного смешно, хотя нам тогда было далеко не до смеха.
В первых рядах сидели «литературоведы в штатском» и кадровики из организаций, инфицированных вирусом инакомыслия. После «дела врачей» я вновь почувствовал дыхание пропасти, разделяющей нас и всю эту «королевскую рать».
В последнем слове Леопольд осознал содеянное, признал вред, причиненный Родине, покаялся и попросил отпустить его с тем, чтобы он мог продолжить работу на благо семьи, своей организации и родного государства.
Зачитали приговор. Дали ему ровно столько, сколько он уже отсидел. В таких случаях у них бухгалтерия всегда сходилась без остатка в пользу сидельца. Система работала без сбоев. По всем «читателям» было вынесено частное определение с точным указанием места работы, занимаемой должности и степени участия. Среди соучастников трое — из нашей организации: два начальника отделов и я, главный специалист.
