Михаил Трейстер●●Проблески памяти●Возвращение
| ← | Книга: Проблески памяти Характер материала: Мемуары Трейстер, Михаил |
→ |
| Опубл.: 2003. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений• Публикуется с разрешения автора |
Эйфория первых дней свободы быстро прошла. Возвращение в Минск было грустным, а для большинства — трагическим. Очень многим возвращаться было некуда, да и не к кому. Это больше походило на посещение кладбища.
Мы с мамой и сестрой являлись редким исключением — втроем остались в оккупации, втроем ушли в лес, втроем вернулись. Правда, оказались мы бездомными. Поскольку вселиться в свою квартиру не могли: дом был разрушен бомбой 24 июня 1941 года. Таким образом мы, будучи голыми, босыми и голодными, оказались к тому же и бездомными… Огромной радостью стало получение первых писем от старшего брата из Самарканда и среднего — с фронта. Значит, вся наша семья была жива.
С крышей нас выручили родители одноклассницы моей сестры, предложив проходную комнатку в своей квартире по улице Берсона. Полагаю, что одной из причин этого жеста было желание смягчить отношение к ним властей. Один их сын воевал в Красной Армии, другой — служил в полиции. По слухам, был водителем душегубки. В этой ситуации помощь, оказанная партизанской семье, являлась как бы смягчающим обстоятельством.
Комната представляла собой «распределительную коробку» площадью около 6 кв. метров с четырьмя дверями. Две из них были забиты, а проход с улицы на кухню завесили одеялом. Потом одеяло заменили фанерной перегородкой. Так и прожили около 10 лет.
В первые недели редко выпадали спокойные ночи. Начались бомбежки «второго поколения». Уходя, немцы бомбили город, пытаясь разрушить то немногое, что не успели. Запомнился человек с оторванными ногами под Западным мостом.
В одну из ночей бомба попала в железнодорожный состав с боеприпасами, после чего этот горящий эшелон сам до утра «обстреливал» город в радиусе 2-3 километров своими снарядами. Это была ночь сплошной канонады. До утра снаряды свистели над крышами домов и взрывались где-то вблизи.
В памяти осталась единственная ночь, проведенная в бомбоубежище под малой церковью Петра и Павла (на Немиге). Крики женщин, плач детей, мат мужиков, которые «приняли для храбрости», и полное отсутствие любого воздуха, уже не говоря о свежем. Можно добавить, что туалета не было, а если и был, то прямо тут же…
После этой ночи мы с хозяином квартиры Лявонтием, похожим на Тараса Бульбу, отрыли во дворе щель и залезали туда по сигналу тревоги. Вновь, как и 24 июня 41 года, я лежал, прижавшись щекой к влажной земле, ходившей ходуном, и казалось, каждая очередная бомба была нацелена не просто в меня, а конкретно в мой затылок. При этом сбрасываемые на парашютах огромные карбидные фонари нестерпимо ярким белым светом бесконечно длящейся молнии освещали не местность и даже не лежащего рядом «Тараса Бульбу», а именно мой затылок.
Однажды во время бомбежки я, выглянув из своей щели, увидел парашют, опустившийся во двор бывшей 1 поликлиники, что была от нас через дорогу. Ну, конечно — это пилот сбитого немецкого самолета. Сообщил об этом военным. Мы короткими перебежками пробрались к забору и, перемахнув через него, увидели догорающий в траве парашют немецкого карбидного фонаря.
