Михаил Трейстер●●Проблески памяти●Зарисовки с натуры
← | Книга: Проблески памяти Характер материала: Мемуары Трейстер, Михаил |
→ |
Опубл.: 2003. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений• Публикуется с разрешения автора |
В гетто все направлено на то, чтобы лишить человека не только чувства собственного достоинства, но и человеческого облика.
Голод, холод, лохмотья, опознавательные знаки — латы и таблички с номерами домов на спине и груди. Меховые вещи запрещены, да и откуда им взяться, когда уже все обменено у проволоки на кусок хлеба, на ведро картошки.
Деликатесом считается лек-рассол из селедочных бочек. В него макают хлеб, когда хлеб есть. Едят оладьи из картофельных очисток, пропущенных через мясорубку. Едят сало, соскобленное со старых шкур на кожзаводе. Едят баланду, приносимую, если удастся, с работы. Постоянные мысли и разговоры о еде. Любимая тема — кто что ел до войны и кто что любил. Такого наслушаешься!
Ходить можно только по мостовой. Завидев немца, метров за 15 снимать шапку. Однажды зимой я замешкался, развязывая шнурки своего «треуха на рыбьем меху», не успел его сдернуть и получил предметный урок учтивости в виде оплеухи, отбросившей меня в сугроб.
Человеческая жизнь не стоит ничего. Один из примеров. Колонны возвращаются с работы. На перекрестке Республиканской и Сухой люди расходятся — одни в левые ворота, в сторону кладбища, другие — в правые, к Юбилейной площади. Скопление людей. Вдруг со стороны Опанского в толпу на полном ходу врезается открытый грузовик с солдатами. Люди разбегаются. Одна женщина не успела. Громкий звук лопнувшего черепа. Солдатня хохочет — все-таки развлечение. Естественно, водитель и не подумал остановиться. Ведь это не люди, а всего лишь евреи.
Зимой дома холодрыга, а если не сподобишься прихватить с работы какие-нибудь обрезки, то и мороз. На входе в гетто колонны часто шмонают — отбирают «дрова». Непонятно, правда, что они потом с ними делают.
Об электричестве нечего и думать — в гетто его нет. Освещаемся свечами, которые я научился отливать в стеклянной трубке из найденного где-то парафина. Иногда используем лучины. Потом приспособил снарядную гильзу под карбидную лампу. До сих пор запах карбида возвращает меня в гетто. Запахи, как и мелодии, способны переносить человека в прошлое ярче любых воспоминаний.
Только на работе я немного отходил от этой беспросветности. За общими верстаками русские и евреи были равны. Более того, среди евреев, особенно среди беженцев из Польши, были мастера экстра класса, у которых даже профессионалы многому учились.
Разница проявлялась лишь во время обеда, когда мы хлебали пустую баланду, а они доставали хлеб, сало, огурцы и в сторонке жевали эти совершенно немыслимые деликатесы. При этом и мы, и они старались не смотреть друг на друга. Кстати, им за работу платили деньги. По-разному и уходили с работы — они к своим семьям, мы — в колонне под конвоем в свою преисподнюю, где семьи у большинства уже погибли.
И еще одно воспоминание. Колонну вели с работы по улице Раковской (одно время вход был через нее). Проходя мимо своего первого геттовского приюта, который после ноябрьских погромов 41-го года отошел в «русский район» и вновь стал кинотеатром, я смотрел на нарядно одетых парней и девушек, стоявших в ожидании киносеанса. А они смотрели на нашу серую колонну, расцвеченную только желтыми латами и белыми номерами. Не знаю, о чем думали они, а я думал о том, что человек удивительно быстро привыкает к любому распределению ролей в этой драме под названием жизнь. Впрочем, наверное, я подумал об этом сейчас, а тогда я мог думать только о еде.
Кругом голод, холод, беспросветная темень, смерть. Но при всем этом, несмотря на нечеловеческие условия, люди оставались людьми — иногда улыбались, изредка шутили, подначивали друг друга, любили, надеялись, боролись… Низкий поклон за это мертвым и живым.