Михаил Трейстер●●Проблески памяти●Пересылка на тот свет

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск

Книга: Проблески памяти
Характер материала: Мемуары
Автор: Трейстер, Михаил
Опубл.: 2003. Копирайт: правообладатель разрешает копировать текст без изменений•  Публикуется с разрешения автора
Пересылка на тот свет

Они появились неожиданно и сразу заполнили просторный двор фабрики, как по старинке называли базу ремонта ВВС (подробно о ней — в предыдущей публикации).

Четыре тяжелых открытых грузовика. У переднего борта каждого — по четыре солдата в сероватой, не совсем привычной форме и серых же касках с белой надписью РОА (русская освободительная армия, власовцы, то есть). Автоматы на животах. Серьезные мужики. Стоят, не шелохнувшись, как на посту у мавзолея. Ясно, что по нашу душу. Настал, значит, и наш черед.

Длительное нахождение в экстремальной ситуации вырабатывает молниеносную реакцию и быстроту принятия решений. Одно из них сразу и пришло: надо смываться, пока ничего не объявили и пока вертухаи (группа полицаев) стоят в сторонке. Внешне спокойно — вроде бы по делу, выхожу из цеха и с трудом сдерживая желание рвануть бегом, медленно иду к углу двора, где стоит знакомый ДОТ, через который я не раз перелезал на «Розочку», мою довоенную улицу. Главное — добраться до этого ДОТа, а там видно будет. Прошел полсотни метров и уже начал снимать латы, как вдруг сзади скрипучий голос гроссмайстера Розе:

— Michel, wohin? (Михаил, куда?) — И пальцем показывает на цех.

Боже, никогда его морда не казалась мне такой отвратной. Но делать нечего — повернул назад.

Там уже суматоха: приказ — всем евреям (мужчинам) из всех цехов грузиться на машины. Срок — 15 минут. В случае уклонения… Словом, понятно что. Мера наказания одна. Причем на месте.

Взял банку с недоеденной баландой и, пока еще не понимая зачем, стал пробираться к задней машине, а там — к заднему борту. И только сидя на дне кузова, понял, что подсознательно пришло новое решение: с этой позиции удобнее прыгать. А потом уже додумал и остальное: если с бывшей Советской повернут направо — значит, в Тростенец. Тогда надо прыгать. Шанс, правда, почти нулевой, но лучше получить пулю «при побеге», чем по очереди ложиться в траншею.

Ну, а если налево, то, значит, на Широкую. Там на месте не расстреливают. Это просто пересылка на тот свет — сборный пункт для отправки узников на уничтожение все в тот же Тростенец или в концлагеря Германии и других стран Европы. В этом случае возможны варианты, а главное, еще будет какое-то время.

Повернули налево. Хоть радость и невелика, но немного полегчало, как всегда, когда судьба избавляет от необходимости принятия трудных решений.

Приехали.

Высоченный забор, поверху колючка, по углам вышки с прожекторами и пулеметами. Огромные ворота, на которых впору было бы написать из Данте: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Внутри, прямо за воротами, огромный асфальтированный плац, за ним — бывшие кавалерийские конюшни с трехэтажными нарами, слева навес со штабелями кирпича, а где-то справа — большая рабочая зона с мастерскими, кухней и бараками. Там обитает постоянный контингент заключенных. По сравнению с нами, кандидатами в расход, — аристократия. Их, в отличие от нас, если и убьют, то не сразу (до июля 1944 г. убили всех).

Дни, проведенные в лагере, прошли, как в страшном сне. Всех постригли наголо какими-то овечьими машинками. Днем несколько тысяч человек стояли, сидели или лежали на асфальте. Один раз в день — черпак тухлой баланды. Огромная очередь к котлу в глубине рабочей зоны. Людей гнали почти бегом и многие, кто не успевал подставить свою банку, проскакивали мимо котла, так и не получив свой черпак.

Ночью загоняли в конюшни, перед которыми устанавливали пулеметы и выпускали собак. Нар хватало лишь на одну треть. Остальные стояли, ожидая своей очереди, чтобы поспать пару часов лежа. Впрочем, спали и стоя — при такой тесноте не упадешь.

Когда у кого-то из гамбургских украли кусок хлеба, было объявлено, что при повторении виновного искать не будут. Расстреляют каждого десятого. Воровство прекратилось.

Иногда днем в толпе, запрудившей плац, возникали какие-то локальные волнения и поднимался шум. Тогда комендант — высокий тощий немец со змеиной физиономией, вынимал парабеллум и, не целясь, выпускал в толпу всю обойму. Толпа отшатывалась к конюшням, а на асфальте оставалось несколько убитых и раненых. Раненых достреливали, трупы убирали. И опять все спокойненько…

За счет убитых и умерших от истощения возник некоторый отсев. (Чуть позже поймете, почему я об этом упоминаю.)

Мы с Борисом, о котором я писал выше, и еще с несколькими ребятами держались кучкой, что помогало выживать в этом аду. Страшное напряжение. Пока никого никуда не вывозят. Видно, еще не готовы траншеи в Тростенце. И вдруг…