Флибустьер, не принявший отставки. Часть 2

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск
ANGOLA.jpg



Андрей Шилков – Антеро Киуру

Флибустьер, не принявший отставки


Часть первая - здесь.[3]



Содержание

M-me де Пре. Не очень прекрасная дама

Закон Сохранения Всего Важного гласит, что ежели где-то отнимется, то в другом месте тут же и прибавится – не обязательно того же самого, но с непременным соблюдением пропорций и процентных норм. Мой отец рассказывал, что когда ему в детстве товарищи младенческих игр попали самодельной стрелой в глаз, то он на этот глаз сразу и на всю жизнь ослеп, однако довольно скоро стал гораздо лучше слышать тем же (скажу «одноименным», хотя имею в виду «односторонним») ухом. Ну, «зато я нюхаю и слышу хорошо», это все знают.

DRP 5.JPG
DRP 6.JPG
DRP 7.JPG
Фотографии Андрея Шилкова

К сожалению, случается и так, что все происходит наоборот. Иногда кому-то из небесных закромов правой рукой поставляется с избытком, но тут же левой отнимается нечто бесконечно важное – и просто для жизни, и для правильного использования полученных в пункте первом даров. Бодливость есть, рог отсутствует – тоже вполне общее место. И нечего поэтому удивляться (но можно и даже нужно бесконечно горевать, потому что как же не горевать-то?), что человек, щедро наделенный умом, разнообразными способностями и талантами, отважный, щедрый, преданный, человек с даром свободы и любви, получает в качестве довеска странную и страшную жажду саморазрушения, программу самоуничтожения – тем более необъяснимую, что его всю жизнь любят все и прощают ему всё: сложные отношения со спиртосодержащими напитками, непредсказуемость, привычку то дверью хлопнуть, то в окно выйти. Андрей же в последние годы хотел уйти и перестать быть – несмотря на обожаемую жену, замечательных детей, несмотря на острый интерес к миру, любовь к главным городам своей жизни, любопытство, неутомимость, стремление и умение познавать и делиться этим с другими. То, что он использовал для этого алкоголь, как раз не удивляет – в конце концов, сколько мы знаем способов медленноого самоубиения? Не так уж и много. Да и быстрого тоже.

...И в его дневнике появляются немногословные жалобы на тоску, апатию, отчаяние. Все чаще Андрей упоминает m-me де Пре – так он называл депрессию, с которой был, кажется, совсем накоротке. (К. А.)

Ира, жена

Депрессии у него были всегда, и когда мы встретились, все это уже цвело пышным цветом; но я думала, что вот просто человека никто не понимает, а тут приду я и своей любовью его вылечу. Ну, и иногда на какое-то время помогало… Ему ставили диагноз – сейчас это называют «биполярным расстройством»: у него бывали периоды подъема и спада, и сильные депрессии, настоящие. Он никак не мог смириться, что не умеет, как обычные нормальные люди, немного выпить для настроения и остановиться. И все время экспериментировал – а если только вино пить? А если пить не одному, а в компании? А если, наоборот, в одиночестве? У него была куча теорий – зачем ему это нужно и что с этим делать. И у него ничего не получалось, контролировать процесс он не мог. Хорошо, что удалось – совместными усилиями – уберечь детей от неприятных впечатлений. Они очень долго не знали, что папа пьет: Андрей старался не приходить в тяжелом состоянии, возвращаться, когда дети уже спят. Не было никаких там скандалов пьяных, ничего такого. Он приходил и просто ложился спать.

Из дневника Андрея

«Редко мне кошмары снятся: то ли совесть чиста, толь на ее месте давно что-то другое выросло. Только сегодня вот под утро такое приснилось, что я, просыпаясь, вздрогнул. Впрочем, если так вдуматься, то ничего страшного. Мне мой город приснился. И не в каком-то там странном и стремном виде, а обычный ночной Иерусалим.

Улицы на крышах плавно перетекали в подземелья, в провалах между домами виднелись церкви и монастыри, и в колодце вместо стоялой воды переливался рынок. Железные ставни и двери исключали возможность людей, зато в переулках мелькали тени ангелов и рыцарей. Дикие иерусалимские кошки то разбегались из-под ног тараканами, то сверкали глазами издалека. В общем, тот привычный Иерусалим, который я так люблю и которого мне так не хватает, когда работаешь и вынужден думать: "А как я завтра на работу пойду, после такой прогулки?" И, хоть изредка проглядывающее небо было то по-дневному выбеленным, то беспросветно ночным, это меня во сне не напрягало — главное, там не было людей.

Но была в этом привычном и успокаивающем пейзаже одна странность, которая меня и напугала: я, в общем-то довольно неплохо знаю топографию Иерусалима и, по-моему, с первых дней неспособен в нем заблудиться. А в этом проклятом сне я шел знакомыми улицами, совершенно не представляя, куда они меня выведут. Вот, казалось бы, уже совершенно знакомое место: здесь нужно только подняться на крышу, пройти по ней до знакомого провала, спуститься на баскетбольную площадку, выйти через подвал и — вот оно! Но из подвала я попадаю в Преториум, совсем в другом конце города, а оттуда выхожу к караван-сараю, до которого идти и идти, да еще и в другую сторону. И никакого "оно". Какая же это была мука, идти по улице, где знаком каждый камень, и не знать, куда она тебя приведет…»

Ира, жена

В Андрея была встроена страсть к саморазрушению, он и сам это знал и признавал. Он переписывался с Григорием Лурье[4] – который в Питере спасает подростков, склонных к самоубийству; Андрей же свою первую попытку уйти предпринял лет в 17. И таких попыток у него было много... Лурье ему как-то сказал, что с такой склонностью дожить до зрелых лет, – это уже что-то необыкновенное.

Из дневника

«Юность — время неисчислимого выбора. Ты можешь, если захочешь, стать кем угодно. Ты, так или иначе, строишь свою жизнь, отсекая все, что кажется тебе менее важным. Но перед тобой столько выборов, что чувства потери не возникает. Старость неизбежно сужает спектр возможностей, в конечном итоге, сводя их всех к одной — быть трупом. Чем меньше перед тобой выбор, тем ближе ты к этому состоянию. И отбросив все, чем ты в тот или иной период был, ты испытываешь острую боль, от того что уже никогда-никогда ты не станешь тем, и тем, и тем. Отрезано, отброшено, а жизнь берет свое. И уже не хватит физических сил для восхождения на Аннапурну, уже не хватит мозгов освоить C++, уже не хватает душевного тепла, чтобы поделиться им с дальним… "Старение, здравствуй мое старение, крови медленное струение…" ©

И я уже никогда не взойду на Аннапурну, не пойду в кругосветку под парусом, не буду фермером в Новой Зеландии, не напишу программу по исторической географии, наглядно показывающую передвижение племен, и, наверное, не напишу уже "самую главную книгу"».

«Башню рвет, из рук моих Ветхий джойстик упадает…»

Из дневника

Неужели ЖЖ для меня так много значит?)

Ира, жена

У него это своеобразный ритуал был – компьютер, бутылка красного вина…

Виртуальные лица Андрея


…Возможно, уже народился на свет тот аналитик и просветитель, который в свое время сумеет разъяснить, для чего мы пишем письма на песке, для чего ведем эти странные интернет-дневники, так непохожие на дневники? Ведь не все это делают – некоторые просто не ощущают потребности. И никто – ни те, ни эти – не понимают толком, зачем и кому это нужно. Андрею это было не просто нужно – необходимо. У него, разумеется, имелись на то свои резоны и объяснения; а мне вот сейчас кажется, что он хотел что-то узнать о самом себе. Сам себя обходил с разных сторон, отступал на шаг, прищурив глаз, склонял голову то к правому плечу, то к левому, близоруко всматривался через глазок камеры-обскуры, сквозь окошечко дистомата. Пытался увиденное описать и систематизировать. Понять и простить. Преодолеть. Смириться. Хоть что-нибудь поделать с собой.

В одной из своих дневниковых записей он приводит полный список своих аватар (как если бы ему разрешили иметь столько) – или юзер-пиков, если пользоваться ЖЖ-сленгом. Просто посмотрите на эти его внутренние лица, на эти маски, которые иногда живее и правдивее физического облика. Прочитайте подписи. А я тут скажу лишь – для тех, кто не знает – что чаще всего пользовался Андрей только одной картинкой из всего этого цветущего многообразия: первой. Смиренным паломником, стало быть, ощущал себя – и представлялся другим. Смиренным паломником. (К.А.)







Желтые штаны три раза "Ку!" А желтая юбка?..

Из дневника

Обратил внимание, что так ненавидимая мной привычка к "внутреннему диалогу", от которой избавиться не могу, перешла в привычку к "внутреннему посту". Вместо беседы со "вторым «Я»", пишешь пост в свой "внутренний ЖЖ". Паскудство какое! А, главное, что после такого "внутреннего поста", писать в реальный ЖЖ уже совершенно не о чем! Впрочем, одной иерусалимской встречей, все же, хочу поделиться: «Желтые штаны три раза "Ку!" А желтая юбка?..»

Будучи все же довольно замкнутым человеком, Андрей редко писал комментарии к чужим записям. А сам таких откликов получал много. У него был круг друзей, реальных и виртуальных, ценивших его рассказы о Городе, внимательно читавших его записи, воспоминания, личные дневниковые заметки. Когда Андрей заболел, все они переполошились, тревожась и о нем, само собой, ну и о себе – как же дальше жить без него, кто же теперь расскажет… Вот только одно письмо от читателей его дневника (из комментариев к записи за 29 декабря 2007, после болезни Андрея) (К.А.):

«Андрей! С Новым годом тебя! Дай бог тебе здоровья и счастья. Очень переживали, когда ты был в больнице. Пожалуйста, не исчезай из ЖЖ, ведь у тебя есть такие внимательные и благодарные читатели в Москве. Благодарные читатели - это: Тупикина Марина, Миронова Ольга, Люси, а вот о Саше Ганже последнее время нет известий. Помнишь таких? Да, мы сейчас можем (и делаем это) путешествовать по миру, но вот в Святой земле не довелось побывать. Поэтому твои фотографии и заметки - глоток воздуха для нас.

Не бросай нас в ЖЖ. Ведь от тебя мы узнали когда-то, что "зачем вся рыба, если есть икра" и что "делай, что хочешь, а потом получай, что дают, не отказывайся". А потом была долгая жизнь и поездки к в Переделкино к Пастернаку (и случайное знакомство с его внучкой), в Комарово к Ахматовой, на остров Мертвых в Венеции к Бродскому - и все это не без твоего влияния».

Из дневника (2005 г.)

Все-таки я очень счастливый человек.

Воля, джунгли, пампасы

Андрей готовится к поездке в Кабинду

Из дневника (4 июля 2005 г.)

Предложили слетать на 2 месяца в Анголу, побегать в джунглях с дистоматом.

– Там тебе прибор дадут и четырех негров, – сказали.

От 4-х негров я настолько о*уел, что согласился и пошел делать прививки. Если успею, то со следующего воскресения я без компьютера, но с дистоматом и неграми.

Кто сказал, что жить не интересно?


Первый репортаж Андрея из Анголы[5]

BAMB.jpg
Муква - плоды дерева имбандера

Ира, жена.

Звонил муж. Вчера из Луанды. Сегодня уже из Кабинды. Как всегда, в своем репертуаре. Только прилетел, так сразу чуть не загремел в местную гебуху. Я, говорит, всего лишь домики симпатичные фотографировал. Набежали менты, позвали службу безопасности. Еле-еле его отмазали. Но пленку отобрали. С фотоснимками Альп, сделанными из самолета. Гады! Кто там насекомыми всякими пугал? Люди гораздо омерзительнее.

Из дневника

Муква - плоды дерева имбандера. Внутри находится розовый порошок, из которого можно сделать вкусный крем, добавив воды. А если это все заморозить, получается отличное мороженое.




«Профессия – иерусалимец»

Александровское подворье. Первый этаж[[1]]
Александровское подворье[[2]]


Из дневника (31 декабря 2006 г.)

Единственное, что по-настоящему было в этом году, чем я могу втихаря гордиться — поэтажный план Александровского подворья[6]. Без подготовки, без опыта, но – сделал! Все остальное – дела житейские, никому (и мне, в том числе, не интересные). А это – дело. Я подохну, а план останется. Точный.





Андрея не стало 29 ноября 2008 года. Предпоследняя запись[7] в его дневнике сделана 28 сентября – к нему приехала старшая дочь Айли и внучка. И они – правильно! – пошли гулять по Иерусалиму. (К. А.)


PANOR1.jpg
Фотографии Андрея Шилкова
Красный дом в бело-золотом Иерусалиме. Копия дома нового мессии с Брайтон Бич. А мне так нравилось смотреть на этот холм, поросший лесом, бродить в нем… Там, кстати, на вершине, были развалины церкви с мозаикой. Раскопали, оградили, поломали. Интересно, как долго простоит копия дома Любавического ребе? (А.Шилков)

Елизавета Михайличенко. У него была такая профессия – иерусалимец. Для него город был чем-то очень личным и сокровенным, таких людей очень мало, всего ничего. И этим сокровенным он был готов делиться далеко не с каждым; и если он открывал тебе тайны города, то ты попадал в число избранных. И тогда между вами возникала некая тайна под названием «Иерусалим» – и это при том, что мы все тут много лет живем и считаем себя тоже иерусалимцами.


Юрий Несис. Гуляли мы как-то по старому городу с Андреем, и что меня поразило – вот эта многоуровневая структура Старого города, три-четыре уровня, и обычному человеку никогда невозможно понять, что над чем и что под чем, – вот как он выстраивал такую прогулку, как он это все чувствовал, понимал и знал, и мы выходили куда-то в совершенно неожиданных местах; и вроде бы все известно, и в то же время было полным откровением, как это все связано; он знал это как никто другой. …Люди, на чью молодость пришлись какие-то пиковые экстремальные состояния и осознание и осмысление себя в них, не всегда потом могут приспособиться к обычной мирной жизни, в которой ничего этого нет. Им все кажется ненастоящим, они постоянно соотносят то, что есть теперь, с тем, что было, с тем, что только и кажется им подлинным и несомненным. Андрей был совсем молодым человеком, когда сел, и сидел он с очень интересными людьми, и эта его советская отсидка действительно была самым ярким, экстремальным и личностно-образующим периодом в его жизни. И потом ему уже все казалось пресным. Он говорил об этом и открытым текстом, и полуоткрытым, и были же случаи, когда он просто стучал в ворота израильской тюрьмы… Выйдя из тюрьмы советской, потом переехав в свободную страну, он все время ожидал, что вот начнется новый этап, новая ступень в жизни, – а получилось, что все самое значительное осталось там, позади.


Айли, старшая дочь. Он меня водил по Старому городу, по всяким закрытым местам. Он стучался, высовывался мужик, узнавал его, они обменивались парой слов – и нас впускали. Так мы ходили по галереям над водохранилищем, там такие цистерны есть, еще куда-то заходили, кажется, в Армянскую церковь – не помню точно, слишком много было впечатлений для одного раза. А потом… он был жаворонок, я сова, и в какой-то момент я отказалась вставать в восемь утра. И он очень обиделся… как раз собирался мне показать что-то интересное – кажется, могилу пророка Самуила . Еще мы ходили в Лифту, заброшенную арабскую деревню…

Айли - финское имя, мне его дал отец. А после его смерти я пошла и поменяла фамилию – теперь я Киуру.


Сергей Фаголов. Противоречивый он был, как и любой нормальный человек. Иногда, когда он вскользь про лагерные свои дела упоминал, – не по себе становилось. Как? Вот этот, в общем-то, наивный, некрепкий здоровьем хиппи лохматый – и пересылки, лагерь, бараки…

Уголовники кругом, и несколько лет – это единственный круг общения. Вытянул, не сломался, не опустился. …Постоянно про журналистику, какой она должна быть, говорил. Странно это было слушать. Совершенно трезвый, на полном серьезе он говорил что-то вроде: Если где-то людей убивают, если над ними издеваются и проливают кровь – об этом надо писать. Чтобы все знали. И не позволяли никого убивать и унижать.

Как в нем это уживалось с его же опытом – не знаю. Тогда не понимал и сейчас не понимаю.

Хороший он был. Вечная память.


Татьяна Щербина. Без капли еврейской крови, верующий православный, в СССР диссидент, сидевший, уехавший в Израиль вместе с женой, Андрей Шилков полюбил Иерусалим как свой город, а 21-й век полюбить не смог. И ни любимая жена, ни трое детей ничего не могли с этим поделать. Он стал не нужен жизни, всей целиком: исчез контекст, улетучилась атмосфера, а кто его знает, из чего она состоит? ...наверняка Андрей изучает Царство Небесное так же дотошно, как изучил Святую Землю. А гиды и переводчики — самые необходимые люди в незнакомой местности.

Полный текст в Журнальном Зале[8].

SGOR1.jpg
SGOR2.jpg
SGOR3.jpg
SGOR4.jpg
SGOR5.jpg
Город. Фотографии Андрея


Зоар Хальфан. Андрей всегда для меня был прежде всего краеведом; я ведь не знаю ни одного приличного гида, которому бы он не показал чего-то и не научил чему-то. Вот и для меня есть несколько таких мест в Старом городе, о которых я узнала благодаря ему. Андрей знал город как никто. С ним было потрясающе интересно – и разговаривать, и просто гулять по Иерусалиму. Насчет же какого-то особенно любимого места, любимых мест… Была такая одна крыша, куда он любил прийти – посидеть, выпить. Если из переулка, который на крыше Храма Гроба, повернуть в один двор и оттуда уже подняться на еще одну крышу, так это там. Но нужно знать дорогу – туда приходиться подниматься по кривой узкой лесенке, раздвигая чье-то сохнущее белье. Так просто это место не найдешь. Еще он очень любил дворик монастыря Иоанна Крестителя на улице Христианской – там можно было закусывать лимонами, срывая их прямо с дерева. И еще одно его любимое место – кстати, вот он мне его впервые показал – это крипта в храме Спасителя (Редимера). Там если войти сбоку, спуститься вниз, там сохранился атриум церкви крестоносцев, вот там он любил бывать. Вообще крестоносцы были его коньком и любимой темой – он по ним диплом защищал в свое время, когда еще учился на историка. И наброски для компьютерной игры-квеста, которые я вот у него сейчас обнаружила и собираюсь хорошенько изучить, – они тоже на эту тему, крестоносцы в Иерусалиме. …Андрей любил быть один, он действительно был интровертом. Да плюс еще опыт лагеря и опыт ссылки – это все тоже наложило определенный отпечаток на его характер. Трудно сказать, был ли он тут счастлив, – но вот то что он, не будучи евреем, прижился как родной… он был израильтянин до мозга костей. И то, что тянуло его в сторону от жизни, от всего, что он знал и любил, – это его беда, его нездоровье так проявлялись. «Комплекс Фродо, вернувшегося с войны»? Да, может быть. Тут он был как бы отключен от действия, от активного участия в том, что важно, – в отличие от предыдущей жизни. В последние годы он вспоминал даже уже и не тюрьму, а то, как он жил один в лесу; об этом он говорил с тоской и придыханием – «ах, как было хорошо!». А здесь он перестал понимать свое место и свою роль среди всего происходящего, он их утратил. Ну и что уж говорить – алкоголь в таких количествах тоже не прибавляет никому душевного здоровья. Такой тугой узел, все было туда увязано… Андрей до сих пор мерещится мне на улицах Города. Но я знаю - это только тень. Сам он исследует закоулки Небесного Иерусалима и, когда встретимся, будет их показывать мне, как показывал закоулки земного.


Евгений Финкель. «Вот короткая рассказка[9] про Андрюшу. Была написана в феврале 2003-го» (Е. Ф.).

Чудо-зеркальце

Андрей Шилков (Антеро Киуру) – человек тонкий. Напишешь о нем, а он трах тебя по голове. Но как не написать-то?

Не виделись мы с Андрюшей сколько-то там дней, месяцев, лет – а тут у меня машина сломалась, и я на автобус междугородний пересел. Качусь себе копченой колбасой из душного города Тель-Авив в стольный град Иерушалаим. Глядь: в автобус зашагивает белобрысый кузнечик коленками назад – Андрюша то есть. И с ходу бросает мне: "Выпить хочешь?" Когда я не хотел?

Выпили. Спрашиваю: "А вот, Андрюша, на кой хрен ты зеркало такое обалденное тащишь?" "А затем, дорогой, что мне до дому добраться надо. Купил вот зеркало жене любимой, теперь точно доеду". Раз такое дело, как не выпить?

Долго ли, коротко ль – подъезжаем к столице. Тахана, извините, мерказит. "Пошли что ль?" "А и пошли!" С этими словами долгий, как моя память, и складной, как перочинный ножик, Андрюша вываливается из дверей автобуса. В воздухе он совершает какой-то немыслимый пируэт – в результате чего оказывается на асфальте спиной, прижимая к груди драгоценное зеркало.

- Цел?

- Цело.

Нет, думаю, сам не доедет. Ловлю такси. Выпытываю у Андрюши адрес. Сообщаю таксисту. Укладываю его и зеркало. И тут он вдруг оживляется. "Грех деньги на такси тратить. Лучше бы мы их пропили!"

Эх, Андрюша. Знал бы ты, сколько раз я говорил себе, помещаясь рядом с таксистом: "Грех-то какой. Это ж целая поллитра на ветер!"

Специально что ли выдумали желтые такси для борьбы с зеленым змием?


Алла Прайсман. Впервые я увидела Андрея, еще не будучи с ним знакомой. По Рамоту ходил очень высокий – почти два метра, – очень худой, очень белобрысый человек, с очень несемитским лицом, в черной кипе и с большой собакой. И это непростое явление фланировало по нашему району, абсолютно чуждое всему, что его окружало, в том числе и природе. – Потом мы с ним познакомились, выяснилось, что внешность его объяснялась тем, что он был наполовину финн, наполовину русский, и именно финская часть превалировала. И тогда же выяснилось, что это умный, очаровательный, добрый, необычный и необыкновенно физически сильный человек. И с тех пор мы с ним очень подружились. К сожалению, случавшиеся с ним запои не дали нашей дружбе продолжиться и окрепнуть…

Выпив, он бывал агрессивен, иногда его даже забирали в полицию; и когда потом, в более спокойной обстановке, я спрашивала: «Андрюша, зачем тебе все это надо, зачем ты это делаешь?» – он отвечал: «Мне было хорошо только в тюрьме, я не знаю, что мне с собой делать». То есть его тюрьма настолько изменила, что он уже не мог жить в обычном мире – при том, что это был очень талантливый человек, он мог освоить любую профессию, он научил меня работать на компьютере, он был программист, топограф, работал на археологических раскопках, составлял карты, потом уехал в Африку; и, тем не менее, в обычной жизни ему было неуютно, и он мне об этом все время говорил.

Да, вот тот же «синдром спасителя мира на пенсии» – хотя мы перенесли несравнимо меньше, чем Андрей, – был и у нас, поскольку наша жизнь в отказе была как на поле боя, мы постоянно ожидали посадки, преследований, обысков и прочего, и вот это напряжение, в котором мы жили… уже приехав в Израиль, я входила в автобус и автоматически сканировала публику, своеобразный фейс-контроль: есть ли в автобусе гэбэшники или нет, и избавиться от этой привычки я смогла только через несколько месяцев; и ощущение возвращения к быту, к обычной жизни было очень тяжелым. И я очень хорошо понимала Андрея…


Леонид Прайсман. Андрей был человек очень разнообразно одаренный, со множеством талантов. И он все время хотел выпивать «как все» – и не мог. У него случались запои, и хотя он безумно любил Иерусалим и прекрасно его знал, ему было довольно тяжело в Израиле.

Андрюшина судьба напоминает мне судьбу Вадима Делоне[10], который буквально умер с тоски в Париже – и ведь этот город ему нравился, но он весь оставался в той, прежней жизни, и умер через несколько лет. А Андрей – с ним немного другое, он сам хотел умереть, он мечтал о том, чтобы уйти.


Михаил Король. Мы познакомились с Андреем… это была шутка друзей, Несисов. Они решили на какой-то сезонной пьянке в Иерусалимском лесу столкнуть нас с ним на предмет посмотреть, «кто кого сборет». Никакого злого умысла – просто всем было страшно интересно посмотреть, как встретятся два зубра. Мне сказали, что «вот тут есть человек, абсолютно знающий город», и ему сказали то же самое. Естественно, мы возбудились. И вот, значит, нас на коротких поводках выпустили, налили нам по стакану красненького сухенького, и Андрей говорит: «А где в Старом городе ты любишь пить красное сухое вино?» – Я отвечаю: «Во дворе монастыря Иоанна Предтечи» – «Да? И я там же. Пошли». И мы ушли от всех в соседние кусты, и эти любители гладиаторских боев остались одни. А мы вдвоем сильно набрались тогда и полюбили друг друга навеки. Мы протрепались весь день, а назавтра уже пошли вместе в Город и делились там друг с другом своими секретами и открытиями.

А второй эпизод, о котором я хочу рассказать… Андрей же очень много времени проводил с археологами, он же был геодезистом, и он работал с Иегудой Даганом и Шломит Векслер. Он показывал мне места, где они работали, и рассказывал мне много такого, чего я тогда не знал – и только потом я уже брал тот костяк, который давал мне Андрей, и наращивал на него мясо. Из таких мест, подаренных Андреем, –это здесь, в Иерусалиме, есть такой холмик неподалеку от Рамота, который называется Тель Эльона, или Тель Атра, – там был языческий храм хананейского периода, а сейчас на нем арабская деревня Бейт Икса. Арабы сами не могут объяснить, откуда такое название, – не знают. А там просто стоял лагерем Десятый легион – латинская цифра Х, «икс». Сколько я туда экскурсий водил – всегда говорю: Это место мне подарил Андрей Шилков…

Или вот возьмем горный хребет на возвышенности Бейт Шемеша. Там тоже было множество интереснейших открытий… и вот однажды, давно уже, мне вдруг позвонили из полиции и сказали, что Андрей ушел из дому, и никто не знает, где его искать, – и спрашивали: вдруг я знаю, где, в каком месте, в какой пещере, условно говоря, может он быть? Я назвал такую пещеру. Там его и нашли.

Еще одно место, которое Андрей открыл для нас всех, и которое сегодня уже не является секретом (а когда-то о нем вообще никто не знал), – это Александровское подворье. Он у себя в блоге много писал о нем.



Из дневника Андрея

Так у меня вот возникает вопрос: почему вокруг меня так много хороших людей в концентрации, явно превышающей среднестатистическую? Ребята, спасибо вам всем, что вы есть!