Юлий Кошаровский●●Мы снова евреи●Глава 12

Материал из ЕЖЕВИКА-Публикаций - pubs.EJWiki.org - Вики-системы компетентных публикаций по еврейским и израильским темам
Перейти к: навигация, поиск

Книга: Мы снова евреи
Характер материала: Исследование
Автор: Кошаровский, Юлий
Копирайт: правообладатель запрещает копировать текст без его согласия
Гл. 12. Путь Бориса Кочубиевского

Борис Кочубиевский родился в ассимилированной еврейской семье, испытавшей на себе все превратности смутного времени. Один из его родственников служил в Еврейском министерстве при Центральной Раде, когда Украина была оккупирована немецкими войсками, и был расстрелян позднее как петлюровец. Другой был комиссаром и был впоследствии расстрелян «как троцкист». Третий был расстрелян по одному из сталинских процессов над военными будучи в звании адмирала. Бабушка и дедушка были убиты украинскими националистами в начале Второй мировой войны. Отец, офицер Красной Армии, погиб в самом начале войны. «У меня сложная судьба, — вспоминает Кочубиевский, — я бегу от своего прошлого, потому что его было слишком много… Родители развелись, отец ушел на фронт, я оказался в чужой семье… детдом, бродяжничество… После войны мать меня нашла, но я… убегал из дому, снова бродяжничал… Меня исключали из школы, выгоняли из пионеров, из комсомола…»

Большевики, украинские националисты, немцы и русские — все убивали евреев. Он не понимал, почему это происходит, и никто не мог ему этого объяснить. Никакого еврейского образования он не получил, но суровая жизненная школа научила находить выход их сложных ситуаций. С таким детством он умудрился с медалью закончить вечернюю школу, записаться в паспорте русским (это пришлось на 1952 год, один из самых черных лет советского еврейства), поступить на вечернее отделение Киевского политехнического института (нужно было работать) и окончить его по специальности «радиотехника». Позже он снова поменяет национальность и запишется евреем. Ему было 25, когда Евтушенко опубликовал свой «Бабий Яр», где, думал он, был расстрелян его отец. Попытки киевских евреев установить мемориал успехом не увенчались.

Во время Шестидневной войны ему было уже тридцать. Кульбиты советской пропаганды накануне и после этой войны задели за живое многих. Но далеко не каждый на митинге осуждения «израильской агрессии» мог встать и во весь голос заявить: «Я не согласен».

Массовые собрания проводились тогда практически на всех крупных предприятиях. Приезжал партийный лектор, излагал официальную точку зрения, на голосование ставилась заранее заготовленная резолюция, и ее единодушное принятие рапортовалось наверх, как всенародное одобрение политики партии и правительства. Это был ритуал. «Я не согласен, — заявил Борис, — и хочу чтобы это было записано в протокол. Израиль не был агрессором. Эта война была его защитой от полного физического уничтожения». Секретарь парторганизации потребовал немедленно прекратить «антисоветское выступление», но Кочубиевский уже не мог остановится… Потом его осудили на профсоюзном комитете и предложили уйти с завода «лучше добровольно», а когда он отказался, его вынудили это сделать. Позднее, в мае 1968 года, он написал обращение «Почему я сионист», получившее широкое хождение в самиздате. «Я наверное не говорю ничего нового, — писал он, — Так было всегда и продолжается сегодня. Но так не должно быть! Решимость и вера в это отличает наше поколение. Мы убеждены, что не должно быть более места для еврейской покорности. Молчание равнозначно гибели. Ведь именно такая терпимость создала Гитлера и ему подобных… Все больше и больше евреев начинают понимать, что на бесконечном молчании и покорности строится дорога, ведущая в Аушвиц. Сегодня лидеры Советского Союза предают сионизм анафеме. Поэтому я сионист».

«В июне 1968 г. Борис женился на студентке IV курса пединститута, а в августе подал заявление на выезд в Израиль. В сентябре такое же заявление подала его жена, русская по национальности. Ему отказали ввиду „отсутствия дипломатических отношений“, ей — из-за того, что у нее в Киеве „престарелые родители“. После этого Ларису Кочубиевскую исключили из института и из комсомола за „сионизм“. Родители Ларисы: отец — работник КГБ, мать — заслуженная учительница — отреклись от нее».

В годовщину памяти нацистских расстрелов киевские евреи собирались небольшими группами в Бабьем Яре. В 1968 году власти решили перехватить инициативу и организовали официальный митинг памяти. Ораторы осуждали «израильскую агрессию» и в самых общих чертах говорили о фашистах, убивавших в Бабьем Яре советских людей. О евреях там не говорили…

К Борису подошел знакомый и рассказал о разговоре между двумя участниками митинга, который он только что услышал: «Что здесь происходит?» — спрашивает один. «Здесь немцы убили сто тысяч евреев», — отвечает другой. «Мало», — отреагировал первый. Борис бросил на это: «Они говорят так потому, что в этот день и в этом месте осуждают „израильскую агрессию“ и ни слова не говорят о том, что здесь убивали евреев». К нему тотчас подошел человек, как оказалось позднее — провокатор. «Здесь были убиты не только евреи», — заявил провокатор. «Но только евреи были убиты за то, что они — евреи», — возразил Борис. Завязался разговор, который затем в подробностях был воспроизведен в обвинительном заключении. Высокий, подтянутый, с горящими глазами, Борис был убедителен в этом разговоре…

В ноябре 1968 года Кочубиевским сообщили, что им предоставлено разрешение на выезд и что 28 ноября они должны прийти в ОВИР для оформления документов. В это утро к ним пришли с обыском, после чего взяли подписку о невыезде. Позднее в тот же день Кочубиевский отправил открытое письмо Генеральному секретарю ЦК КПСС Брежневу и секретарю компартии Украины Шелесту. Письмо также циркулировало в самиздате.

« Я еврей и хочу жить в еврейском государстве, — писал Кочубиевский. — Это мое неотъемлемое право, такое же, как право украинца жить на Украине, право русского жить в России, право грузина жить в Грузии. Я хочу жить в Израиле. Это моя мечта, это цель не только моей жизни, но и жизней сотен поколений моих предшественников… Я хочу, чтобы мои дети изучали иврит, я хочу читать ивритские газеты, я хочу ходить в еврейский театр. Что в этом плохого? В чем состоит моя вина?..

Пока я жив, я посвящу все мои усилия для получения разрешения на выезд в Израиль. И если вы сочтете нужным посадить меня в тюрьму, для меня это ничего не изменит. И если я доживу до своего освобождения, я буду готов направиться на родину моих предков, даже если для этого мне понадобится идти пешком».

Через неделю с небольшим, 5 декабря 1968 года, Кочубиевский был арестован и обвинен по статье «187-1» украинского уголовного кодекса в распространении в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй.

Ему инкриминировали: выступления на собрании радиозавода и профкома; разговор с провокатором в Бабьем Яре; разговоры в ОВИРе. "Им очень не хотелось судить меня по «политической» статье, — рассказывал мне Борис. — На следствии меня пытались уговорить: «Вот тебе несколько нестрашных уголовных дел. Возьми на себя любое из них, и ты выйдешь на свободу из зала суда… Если бы я согласился, наверное никогда бы не вышел на свободу». 20 января следствие завершилось и дело передали в суд. Суд вернул дело на доследование ввиду недоказанности умысла на распространение.

13 мая 1969 года, в том же здании суда, в котором более пятидесяти лет назад судили Менделя Бейлиса (1913 год), начался суд над Кочубиевским. Суд был заявлен открытым, но допускали на него, в основном, «представителей общественности», призванных создать дополнительное психологическое давление на подсудимого, и персонал КГБ. 12 друзей и родственников Кочубиевского обратились к прокурору с жалобой на то, что их в зал заседаний не допустили. Не помогло.

Суд отклонил свидетельские показания защиты на том основании, что защищать Кочубиевского могут только его друзья, разделяющие его сионистские взгляды. В течение трех дней судья атаковал подсудимого в более агрессивной манере, чем государственный обвинитель, насмехался над ним и позволял антисемитские выходки «представителей общественности» — в том числе и по отношению к его брату, после долгих препирательств допущенному в зал заседаний. «Защитник» Кочубиевского принял все доводы обвинения, заявив в оправдание подзащитного, что его действия не имели преднамеренного характера, а заблуждения были искренними. «На суде я им сказал, — рассказывал Кочубиевский: — Я не антисоветчик, нечего меня за это судить. Я от всей души желаю украинскому народу еще 500 лет советской власти…»

Кочубиевский был признан виновным и приговорен к 3 годам исправительно-трудовых работ. Друзья тщательно фиксировали все происходившее с ним и вокруг него, и материалы эти циркулировали в самиздате. Затем, вместе с обращением «Почему я сионист» и письмом Брежневу, собранные материалы были переправлены на Запад и сыграли большое значение в мобилизации еврейских общин. «С арестом Кочубиевского у нас появился собственный политический заключенный, „узник Сиона“, — вспоминал руководитель „Студентов“ Яков Бирнбаум41. — Вместо протестов против абстрактных нарушений прав человека, запретов на выпечку мацы или закрытия синагог у нас появился живой символ угнетения, проводимого Советами». В 1970 году в Соединенных Штатах была выпущенная брошюра о Кочубиевском, которая называлась: «Герой нашего времени».

— Сиделось тяжело? — спросил я Бориса.

— Избивать не избивали, — ответил он, — уголовники меня даже побаивались… но, конечно, не без издевательств. Мне удалось передать из заключения статью, и ее напечатали в «Нью Йорк Таймс». После этого они перевели меня в «дурдом» и держали там в ожидании распоряжений высокого начальства… Когда меня возвратили из «дурдома», это было в начале февраля, в камере было минус двадцать градусов. Окно было выбито, а водопроводная труба внутри стены, видимо лопнула. Вода просачивалась из стены и тут же замерзала. Представляете: зима, на улице как и в камере минус двадцать, и стена изо льда… Но выдюжил, даже насморка не прихватил… желудок вот только…"

Кочубиевский отбыл срок заключения, был освобожден 5 декабря 1971 года и получил разрешение на выезд в Израиль. Он живет сейчас в центре Иерусалима, пенсионер.

— Чем вы занимаетесь на пенсии?

— Читаю.

Он провел меня в соседнюю комнату, всю уставленную стеллажами с книгами:"Видите, какая у меня библиотека!"

— Дети есть?

— Моя русская жена в конце концов осталась на Украине, а от второй жены, которую я нашел уже в Израиле, у меня трое. На днях старший женился, ему 31. Средний уже женат. Дочка вот готовится… По-русски они у меня не говорят… совсем.

— Вы стали религиозным?

— Скорее придерживаюсь традиции…

Разница в судьбе двух сионистских активистов подтвердила веру оппозиционных еврейских организаций Запада в силу общественного мнения. Руководители «Студентов» считали, что если бы дело Кочубиевского стало объектом внимания на Западе дό его ареста, он мог бы вместо тюрьмы отправиться в Израиль, как это было с Казаковым.